Дома, говорят, и стены помогают, и я дотянул своего «ишачка» до окраины поля, приземлился, слава богу. Когда же машина после короткой пробежки остановилась, я не выскочил на радостях из кабины, а почувствовав вдруг усталость, отстегнул привязные ремни, парашютные лямки, да так и остался сидеть на месте в ожидании приближающихся ко мне людей.
Над головой заливались жаворонки. Эти тысячи висящих в небе колокольчиков с радостью дарили свою песнь весне. Неприбранная, простодушная, она рано спустилась на землю, и вот над лиловым лугом на окраине аэродрома загудели пчелы, было много шмелей. Медвяный запах цветов настойчиво пробивался сквозь аэродромный бензиновый чад. И я подумал тогда, что, несмотря на разные там огорчения, тревоги, жизнь не так уж и плоха, если есть эти жаворонки и солнце, лиловый луг на краю летного поля и все, все, что вокруг тебя.
…Перед разбором полетов я еще не знал, что скажу летчикам, как объясню случившееся со мной при выполнении маршрута. «А может, вообще ничего не говорить? — мелькнула мысленка. — Как-никак командир — не обязан отчитываться!..»
Всю ночь спал беспокойно. В голову лезла всякая чертовщина То комдив отстраняет от полетов: «Савицкий, вы совершаете курсантские ошибки!..» — и перед строем полка разжалует меня до рядовых летчиков. То лечу вдруг, а вместо тайги — море, солнце, чайки. На горизонте — дымки пароходов, и мне машут, кричат: «Женька, Сова! Бросай эти полеты! Давай к нам, в Станичку!..»
Утром с комиссаром Федоровым мы собрали весь летный состав в учебном классе, где обычно ставили задачи на летную смену и подводили итоги работы. Сергей, конечно, знал, что произошло в моем вчерашнем вылете, но ни слова не проронил относительно его разбора. А для меня по этому поводу не было уже никаких сомнений.
Подробно проанализировав весь полет, указав на ошибки, которые были допущены в нем, — а заблудился потому, что на маршруте не учел сильный боковой ветер, который и снес мой самолет далеко на восток, — я признался и в том, что ориентировку восстанавливал способом, не совсем достойным уважающего себя навигатора, — по вывескам с названием железнодорожных станций.
— Это что, командир! — поднялся комэск Шишков, когда я закончил разбор своего маршрутного полета. — У нас тут случай был куда как интересней.
И я услышал историю о потере ориентировки, которая якобы произошла с одним пилотом из нашего же полка. О том, как он сел на лужайку, где древняя, бабка пасла козу, и что потом из этого всего вышло.
