– Мы хотим взять вашу машину, – сказал мистер Табани.
– Она нужна нам, – подтвердил юноша.
– Я никому не позволю взять машину.
– Это друг Беки, – сказал мистер Табани.
– А мне все равно. Я не дам ему свою машину.
Юноша – в сущности не юноша, а мальчик, одетый по-взрослому и ведущий себя как взрослый, – сделал странный жест: держа одну руку на уровне головы, ударил по ней другой рукой, так что ладони слегка соприкоснулись. Что означал этот жест? И означал ли он что-нибудь?
От ходьбы у меня нестерпимо ломило спину. Я замедлила шаг и остановилась.
– Я должна поскорее добраться домой, – сказала я. Это была мольба; в моем голосе не было твердости.
– Вам хватило того, что вы увидели? – сказал мистер Табани; он как будто отстранился от меня.
– Да, мне этого хватило. Я приехала сюда не затем, чтобы на это смотреть, а затем, чтобы забрать Беки.
– И теперь вы хотите обратно домой?
– Да, я хочу домой. У меня боли, и силы мои на исходе.
Он повернулся и пошел дальше. Я тащилась позади. Вдруг он снова остановился.
– Вы хотите обратно домой, – сказал он. – А как насчет тех, кто живет здесь? Когда они хотят домой, им приходится возвращаться сюда. Что вы на это скажете?
Лицом к лицу, мы стояли под дождем посреди дороги. Идущие мимо люди тоже остановились и с любопытством стали меня рассматривать – словно это и их касалось, словно это касалось всех.
– Мне нечего сказать, – ответила я. – Это ужасно.
– Это не просто ужасно, – сказал он, – это преступление. Когда у вас на глазах совершается преступление, то что вы скажете: «Я видела достаточно, я не за этим приехала, я хочу домой»?
В немом отчаянии я покачала головой.
– Правильно, – сказал он. – Вы так не скажете. Тогда что вы скажете? Что это за преступление? Как его назвать?
Он учитель, подумала я: вот почему он так хорошо говорит. То, что он делает сейчас со мной, он много раз проделывал с учениками. Этим приемом пользуются, когда хотят вложить в уста ребенка собственный ответ. Этот род чревовещания был привилегией Сократа, и в Африке он действует не менее угнетающе, чем в Афинах.
Я обвела взглядом окруживших нас людей. Видят ли они во мне врага? На их лицах я не заметила враждебности. Они просто ждали, что я отвечу.
– Я действительно хотела бы многое сказать, мистер Табани, – начала я. – Но это должно исходить от меня самой. Когда человека вынуждают говорить, он вряд ли скажет правду – вам должно быть это известно.
Он хотел мне ответить, но я не дала.
