– Да! – вспомнила вдруг Юстина. – А где же дневник прабабушки, который мне завещано прочесть? В войну не до него было, знаю только, вроде бы дедушка Томаш его припрятал, а где он сейчас? Вы, дядюшка, случайно не знаете?
– Как же не знать? – возмутилась Гортензия. – Я специально о нем позаботилась. Для меня завещание предков – святое дело. Видишь же, вон портреты прапрабабушки и прапрадедушки, что в Пляцувке были, теперь у нас висят? Как эта наглая голытьба в Пляцувку повалила…
– Ну, не такая уж она наглая, – возразил справедливый Людвик. – Портреты нам отдали, слова дурного не сказавши, вежливо и культурно.
Собравшиеся дружно уставились на почерневшие от времени портреты предков в тяжелых, обшарпанных рамах, сомнительное украшение стен столовой. Видимо сознавая это, Гортензия поместила их в самый темный угол. Людвик тяжело вздохнул.
– А уж как трудно было их сюда перевезти, такая тяжесть! Рикшу3 пришлось нанимать.
И опять в столовой повисло молчание. Им и воспользовалась Ядвига, чтобы поведать родным о своей тайне. Раз уж Зофья с Марьяном все равно к ней переедут, самое время раскрыть секрет.
– Вот и ниспослал мне Господь в своем милосердии утешение великое, – громко, отчетливо и так неожиданно произнесла Ядвига, что все семейство, вздрогнув, как один человек, отвернулось от портретов предков и уставилось на нее. А она вдохновенно продолжала: – Лишь благодаря этому я выжила и с ума не сошла, хотя все вы считаете меня слегка чокнутой, уж я это знаю, из вежливости да из жалости только не признаетесь. Но вот теперь и вам все скажу.
Все сразу позабыли о предках, завещаниях и дневниках, с опаской взирая на Ядвигу и уже совсем не сомневаясь – помешалась, несчастная. Смотрели молча, не зная, как подступиться.
Удовлетворенно оглядев родичей, Ядвига продолжила свою исповедь:
– Я уж свыклась с тем, что одна на свете осталась, а тут выяснилось – нет. Только война закончилась, отыскал меня ксендз, что наших партизан перед смертью напутствовал, он же и отпущение грехов моему Юреку дал…
Задохнувшись, Ядвига проглотила ком в горле.
– Сказал он – в том отряде партизанском была девушка, и стала она женой моего сына, хоть в костеле и не венчались. Откуда-то из-под Варшавы, Евой ее звали. Как мой Юрек помер, головой о камень билась и выла, как волчица, а осенью… осенью у нее ребеночек родится, и это дитя моего сына.
Не переводя дыхания, слушали родные рассказ Ядвиги, та же от волнения голос потеряла, совсем охрипла. Схватила первый попавшийся бокал со стола, оказался коктейль из сухого вермута, и залпом опорожнила.
