– Ты правильно делал, – сказал Ногай. – Самый лучший враг – это мертвый враг.
– Я тоже так считаю. Но почему тогда одно волнение следует за другим? Почему их становится все больше и больше? Ты слышал о моем бывшем сотнике Салимгирее… Казалось бы, ужас должен владеть им, потому что он своими глазами видел, как я приказал уничтожить десять тысяч непокорных рабов. Однако верные люди доносят мне, что Салимгирей собирает вокруг себя врагов Орды…
– Вели поймать его!.. И пусть все увидят, как покатится под ноги твоего коня его голова! Только страх способен удерживать людей в повиновении.
– Я так и поступлю… – задумчиво сказал Берке. – Но как суметь страхом остановить время?
Ногай хотел понять, о чем говорит хан. Он пристально смотрел ему в лицо, но лицо Берке оставалось непроницаемым.
– Не слишком ли ты много думаешь, вместо того чтобы заботиться о величии Золотой Орды? – нетерпеливо сказал он.
Берке покачал головой:
– Все мысли наши от бога… Время… Оно кажется мне порой похожим на безбрежное бушующее море. А море может разбить самую крепкую скалу и обрушить самый высокий берег… Я многого не могу понять… и еще меньше объяснить… Бесстрашные тумены Чингиз-хана покорили бесчисленное множество народов кривой монгольской саблей, острой стрелой, тяжелым соилом и жалящей камчой. Мы берем у побежденных все, что нам надо, и правим ими, не слезая с седла… Но, вместо того чтобы слабеть и умирать, они упорно вновь строят то, что мы разрушаем, пасут скот и пашут землю, добывают железо и куют из него мечи. Скажи, мой доблестный нойон, ведь покоренные не стали слабее, чем они были в дни нашей с тобой молодости, когда под предводительством Бату мы топтали их копытами наших коней? Разве это не так? Все чаще бунтует чернь, а разве непокорство не есть проявление силы? Порой мне кажется, что придет такое время, когда и орусуты, и булгары, и жители Мавераннахра откажутся давать нам то, что мы привыкли у них брать. Сможет ли тогда Золотая Орда снова растоптать их, будет ли всегда у нее та сила, которая есть сегодня?
– Тебя для того и подняли на белой кошме, чтобы ты заботился о силе Орды, – раздраженно сказал Ногай. Ему были не по душе рассуждения Хана. – Во все времена рядом с человеком живут несправедливость и насилие. Они вечны. Будь мудрым, будь хитрым, и они не дадут упасть шатру Золотой Орды.
– Даже булатный меч тупится, если им постоянно бить о камень…
Ногай едва сдерживал ярость. Он и так уже позволил себе слишком многое в разговоре с ханом. Другой бы уже поплатился головой за свою дерзость, но Берке всегда позволял Ногаю больше, чем остальным, и разговор их происходил без посторонних. У Ногая были причины для ярости. Впервые он вдруг увидел, что в хане словно сидят два совершенно разных человека. Один правит Ордой так, как привыкли править монголы: он безжалостен, кровожаден, никто не смеет рассчитывать на его пощаду; другой, открывшийся вдруг перед Ногаем, нерешителен, напуган и ведет речи, недостойные чингизида.
