— Напишите вот здесь ваши имя и фамилию, дитя мое! — говорит старик.
Мари каким-то неловким жестом хватает перо и — ни секунды не раздумывая, без остановки, одной линией — выводит:
«Мари, сирота, не знающая никакого другого имени…»
Затем она отступает и, разом ослабев, почти падает на руки Рено, а тем временем Сент-Андре, Роншероль и сам священник, в свою очередь, расписываются в книге.
— Жена моя! Моя обожаемая супруга! Моя на все времена! — шепчет Рено на ухо любимой, которую, поддерживая крепкой рукой, уводит от алтаря.
В тишине храма раздается глухой удар, мощный гул потревоженной бронзы. В голове новобрачной звон отдается дьявольским шумом, ей чудится, что толпа демонов собралась вокруг нее, что все они бешено хохочут, кривляются и кричат мерзкими голосами:
— Святотатство! Святотатство!
«Господи! Господи! — начинает молиться про себя несчастная. — Возьми меня к себе! Убей меня! Только об одном прошу: спаси его! О, Господи, сделай так, чтобы он никогда не узнал этого проклятого имени, имени его жены, никогда!»
А удар? А отзвуки колышущегося металла? Что это было? Просто-напросто колокольный звон, обозначавший, что после полуночи прошло полчаса… Свечи погасли… Рено, Мари, Сент-Андре и Роншероль вышли из церкви и подошли к ограде.
— Роншероль, — сказал Рено, — веди коня в поводу. Дорогие мои друзья, проводите меня до дома моей возлюбленной, моей жены. Потому что мне нужно еще попросить вас об огромной услуге…
Все двинулись вперед. Мари шла, как автомат, плохо соображая, что с ней происходит.
— Эй! Кто здесь? — вдруг воскликнул Сент-Андре.
— Кто из вас господин Рено? — спросил голос из темноты.
— Это я, — откликнулся Рено. — Что вам нужно?
— Только передать вам вот это и просьбу прочесть это немедленно.
Жерве протянул молодому человеку письмо и исчез, словно тень, слившись с сумраком ночи.
— Немедленно прочесть… — повторил Рено глухим шепотом, исполненным недоверия. — Прочесть сразу? В темноте? Что же такое там написано? Надо узнать это как можно скорее! Прочесть! В темноте! Но я должен, должен это узнать!
Он обеими руками сжал ледяные руки жены и минуты две простоял так — неподвижный, безмолвный, тяжело дыша, словно простое движение потребовало от него каких-то необычайных усилий.
— Что он там делает? — пробормотал Сент-Андре.
— Молчи! — буркнул Роншероль.
Если бы было не так темно, они бы увидели, как закатились и словно остекленели глаза Мари, они бы увидели, как выпрямилось и напряглось ее тело, увидели бы, как в экстатической улыбке застыли ее губы… Но они смогли только услышать голос Рено, в котором звучали одновременно берущая за сердце нежность и власть, которой невозможно сопротивляться. Вот что говорил этот голос:
