- Не виноват! - кричал прораб. - Потому что - перестраивали! Сто раз! То вам шесть комнат в квартире подавай, то две, то восемь! А ведь это Дом, он не понимает, за что его калечат!
У него отлегло: ну, конечно, - потому что перестраивали.
- Короче, за ночь, трещина должна быть заделана. И чтоб к утру Дом был без трещины! Где Федя?
- Послал за ним, говорят, тверезый!
- Учти, и ты в этот Дом тоже въедешь. Если обрушится - то и на тебя тоже.
Пришел Федя, лучший строитель СМУ.
- А ну, протяни руки, - сказал он Феде.
Федя протянул - пальцы ходили.
- Опять пианист! Сволочь пьяная!
- А Феде все равно, он в любом виде… - захихикал прораб.
- Пьянству - бой! Пьянству - бой! - вдруг выкрикнул Федя.
- И чтоб к утру все было заделано, ты понял, Федор?
- Все сделает! Как обещался, так и сделает! - кричал прораб.
- А мы тебе квартиру даем в Доме, Федор. Если обвалится, то и на тебя… Ну, с Богом, ребята! А церковь… - вдруг повернулся он к прорабу, - это же памятник культуры!.. Под этой церковью прадеды наши… Так что пусть стоит. Отреставрируем.
Федю увели. Потом на улице застучало, будто заколачивали двери.
"Это леса возводят", - подумал он.
Был час ночи, когда вдруг открылась дверь и вошел… Лицо смуглое, в странных пятнах. Курчавая рыжая борода торчком.
- Вам чего, гражданин?
- Вселяюсь.
- Как это вселяетесь? Ведь ночь…
- А где сказано, что ночью нельзя вселяться, морда? - Человек протягивал ордер.
- Поинтересуюсь, кто выдал вам ордер?
- Кто выдал, того здесь нету.
В ордере было написано: "Попов И. И."
- Вы, простите, не родственник Сан Саныча Попова?
И вдруг рыжая бороденка исчезла, а вместо нее перед глазами возникла та, маленькая дверца. И чей-то голос томительно кричал за дверцей:
- Иуда! Вошел!
Когда он открыл глаза, перед ним стоял совсем другой человек - чернобородый, черноволосый. Он глядел на этого человека и чувствовал невыразимую печаль. А за человеком толпой теснились все смуглые и чернобородые лица. И все незнакомые ему. И все - с ордерами в Дом, где должны были жить только знакомые. Он оказался в ужасном положении: он понимал, что так быть не может: Дом был на брони.
Он никак не мог дождаться утра, чтобы начать звонить в инстанции - выяснять всю эту галиматью.
…Я очутился у дома, я узнал этот дом, Дом, который в нашем городе называли "дворянское гнездо".
Я любил это место: здесь стоит церковь с шатровой колокольней. И маленькое кладбище, где похоронены мои предки… Но теперь над всем этим возвышался Дом.
