– Стреляй.
Джей моргал, но пистолет держал крепко.
– У тебя дрожит рука, – сказал он, помолчав.
– Хуйня, – ответил Минголла.
– Почему дрожит?
– Потому что этой рукой я только что убил человека, – ответил Минголла. – Потому что я такой же ебаный псих, как и ты.
Джей задумался.
– Сперва меня приписали к голубым, – сказал он наконец. – Но там все было забито, тогда меня отправили сюда и дали лекарство. Теперь я... я...– Он часто заморгал, раскрыл рот, и Минголла обнаружил, что тянется к нему, чтобы обнять, утешить, как-то помочь взобраться на эту мучительную гору. – Я не могу... больше спать с мужчинами, – закончил Джей и опять часто заморгал; слова пошли легче – Тебе тоже давали лекарство? То есть я не к тому, что ты голубой. Просто у них теперь есть лекарства от чего хочешь, и я подумал, может, оттого все и беды.
Минголле вдруг стало невыразимо грустно. Как будто раньше все его чувства кто-то скрутил в тонкую черную проволоку, а теперь эта проволока порвалась и сыплет во все стороны тоскливые искры. Только они и поддерживали в Минголле жизнь. Маленькие черные искры.
– Я честно дрался,– сказал Джей.– И сегодня тоже. Но когда застрелил Элигио... я больше не могу.
– Мне, правда, все равно, – сказал Минголла. – Не вру.
– Может, и не врешь.– Джей вздохнул.– Жалко, что ты не настроен. Элигио – добрая душа. Тебе бы он понравился.
Джей все говорил и говорил, перечисляя достоинства Элигио, и Минголла отвернулся – он не желал слушать, как этот кубинец любит свою семью и как волнуется за них даже после смерти. Глядя на свою окровавленную руку, Минголла, точно по волшебству, увидел себя со стороны. Сидит в чреве кошмарной горы, купается в зловещем красном свете, в теле заперт огрызок чужой жизни, слушает свихнувшегося великана, который подчиняется приказам трупа, и ждет, когда из тоннеля, ведущего в измерение тьмы и тумана, полезут солдаты-скорпионы. Это было сумасшествие. Но оно было. Видение не подчинялось разумным доводам и не пропадало; его жестокое очарование превосходило разум, делало разум ненужным.
– ...А когда настроились,– говорил Джей,– то уже не разделишься. Даже в смерти. Так что Элигио теперь всегда будет во мне. И уж точно нельзя, чтобы узнали. – Он рассмеялся, как будто игральные кости в стакане стукнулись друг о дружку. – А то скажут, врага приютил.
Минголла опустил голову и закрыл глаза. Может, Джей и выстрелит. Но вряд ли. Лейтенанту нужен был друг по безумию.
– Поклянись, что никому не расскажешь, – попросил Джей.
