— Ах, да. Поэзию. Напыщенность и мишура. Вы с дорогим Ральфом на пару увлекаетесь этим сентиментальным вздором с древней Земли. Правильно сделал бы наш босс, если бы выкинул вас с корабля в открытый космос…
— Поэзия и руководство кораблем суть вещи несовместимые, — безо всякого выражения изрекла Сандра. — Особенно в такие моменты.
— Корабль спокойно садился — тихо и мирно, на полной автоматике, — возразил я.
— И сейчас жизнь всех нас может оборваться, случись одно-единственное замыкание, — продолжала она. — Может быть, я всего лишь шеф-повар и мойщица бутылок, но даже мне известно, что в такие моменты офицеры в рубке управления должны быть постоянно настороже.
— Ну ладно, — сказал я. — Хорошо.
Я внимательно посмотрел на нее, а она — на меня. Она всегда выглядит привлекательно, но, будучи в гневе, почти неотразима. Интересно (а мне всегда было это интересно), как она будет выглядеть, если ее лицо станет менее напряженным и резким, смягчится под влиянием страсти. Но она, Сандра, выполняет свою работу, и выполняет ее хорошо, и ей, как и всем нам, включая меня, доводилось знавать нелегкие времена.
А в это время мы продолжали садиться, и рев реактивных двигателей не умолкал ни на минуту. По сравнению с недавними неприятностями и проблемами, все шло совсем неплохо — даже лучше, чем можно было ожидать. И тут, словно в подтверждение моих опасений, двигатели заглохли, и мы все трое могли слышать удары собственного сердца. Лицо Сандры стало белым, как мел, под копной медных волос. А румянолицый Дженкинс даже позеленел от страха. И мы, затаив дыхание, стали ждать финального треска ломающейся обшивки.
Корабль слегка накренился, и кают-компания наполнилась странными звуками — потрескиванием и позвякиванием пружин и цилиндров посадочного оборудования. Малюсенький динамик зашуршал, и мы услышали голос старика:
— Посадка закончена. Персонал может приступать к выполнению своих обязанностей, связанных с прибытием.
Док Дженкинс засмеялся, не стыдясь своих эмоций. Он сел и налил каждому из нас по большой порции из графина:
— За окончание путешествия! — провозгласил он, поднимая бокал. Глотнул немного джина. — А теперь, раз мы все можем расслабиться, Питер, что ты там такое рассказывал о поэзии, что привело к почетному выпроваживанию тебя из оранжереи?
— Я видел небеса, где жизнь кипит… — начал цитировать я.
— Мы приземлились, слава Богу, но не на волшебных парусах, — заметил он. — Пронизывающие фаллосы пламени — вот гораздо лучшее описание для ракетных двигателей.
