Загремели засовы: узкая дверь черного хода отворилась.
При виде Вадима с очень дореволюционного вида ребенком лет девяти Некрасов не изменился в лице, но неуловимое движение бровей показало Вишневскому, что он немало удивлен.
…Юрий запер дверь.
— Инженер Баскаков вчера арестован, — отрубил Вадим, когда они вошли с полутемной лестницы в переднюю. — Познакомься, его дочь Татьяна.
Вадим, по-взрослому представляя Тутти Некрасову, знал, что представить ее иначе было нельзя: маленькое это существо каким-то неуловимым магнетизмом заставляло очень считаться с собой.
— Рад. Был бы рад более, если бы наше знакомство состоялось при более счастливых обстоятельствах. Штабс-капитан Юрий Некрасов!
— Тутти. — Девочка протянула Некрасову маленькую руку.
— У аппарата! Ну? Плохо, очень плохо. Еще одна такая «ошибочка», Ющенко, и я с тобой местами не поменяюсь. Все! — Закачалась брошенная на рычаг трубка.
— Ты что, товарищ Петерс, шумишь?
— А, Блюмкин… Напортачили ребята. Ты садись, я с этим кончу сейчас. — Зампред ткнул в каменный подоконник «козьей ножкой». — По делу с инженером… Самого взяли, а дочь, девять лет, изволь любоваться, оставили. Я распорядился — да не тут-то было: птичка как в воду канула. Обшарили знакомых — ни следа! Как, по-твоему, о чем говорит?
— Ясно, о чем, спрятали.
— А мы — прошляпили.
— Да уж… не сама же она испарилась. Давай-ка с твоими бумагами.
— У тебя там на допрос кто-то.
— А… подождет. Этого вообще скоро к тебе. Кстати, насчет этих дел, чтобы ты мне кончал из гаража театр устраивать! Думаешь, не знаю? Знаю. Только зрители тут ни к чему. Ясно?
— Ладно тебе, товарищ Петерс.
— А вообще, слушай, пошли-ка перекусим чего… Двое прошли мимо Сережи, слышавшего весь
разговор через неплотно прикрытую дверь кабинета зампреда. Собеседник Петерса, щуплый, с непропорционально узкими для высокого роста плечами (рядом с коренастой фигурой зампреда показавшийся Сереже похожим на огромную черную цаплю), представляющий собой характерный тип молодого еврея, даже немного карикатурно подчеркнутый, перед тем как выйти, приветственно кивнул секретарю у окна, только что вошедшему в «предбанник» и с ходу усевшемуся за машинку.
Сережа закрыл глаза «Ремингтон» у окна продолжал стучать. Господи, если бы не этот треск… если бы не этот треск, можно было бы представить себе, что в этом их «предбаннике» никого нет. Никого нет… да весь остаток жизни не жаль бы сейчас отдать за то, чтобы пять минут, минуту побыть одному… Остаток жизни? Да разве его можно даже и сравнить с невозможным счастьем минуты одиночества? Когда рядом с тобой никого нет, когда на тебя не смотрят ничьи глаза…
