— Начинаем! Требую тишины! Слово предоставляется обвинению!
Вот так, сразу?! Эге, кажется здесь никакое не лицедейство. Кажется, здесь самый что ни на есть балаган.
Прокурор даже не дал себе труда встать:
— Я полагаю, ваша честь, что этот никчемный рыжий замухрышка виновен прежде всего в том, что являет собой мерзостный злобный шарж на облик подлинного венца творения, — выговаривая последние слова, громилоподобный прокурор самодовольно огладил лапищей свою физиономию, цветом и блеском напоминающую парадный президентский мобиль. — Что же касается гнусности, приведшей его в этот зал, то даже высшая мера кажется мне чересчур мягким приговором! Я расцениваю его поведение как угрозу всему нашему образу жизни!
Проклятый расист! Небось, сделай то же самое кто-то из черных — только пожурили бы. А тут…
Надтреснутое дребезжание колокольчика.
— Достаточно! Слово предоставляется защите.
— Буду краток, — адвокат рассеянно теребит холеные усики. — Таких, как мой подзащитный, я бы шлепал на месте без следствия и суда.
Его честь снова хватается за колокольчик:
— Напоминаю: ваша обязанность — защищать.
— Я и защищаю! — пылко ответствует адвокат. — Я защищаю вековечные устои всего нашего биологического ви…
— Достаточно! Слово предоставляется подсудимому!
Последнее слово? Зачем? Разве проймешь этих черномазых уродов хоть какими словами?! Бесполезно… Или все же попробовать? А, была не была: вечная судьба утопающих — хвататься за волосину…
— Ваша честь, неужели же каждый не имеет права съесть свою крошку хлеба там, где ему заблагорассудится?! Неужели на этой помойке, которую мы все зовем родиной, нет места даже ничтожнейшим росткам свободы?!
Судья, похоже, пытается вытрясти из колокольчика язычок:
— Молчать! Слушание окончено! Вердикт — виновен! Подсудимый приговаривается к смертной казни через шлепание! Приговор привести в исполнение незамедлительно!
Лапы охранников впиваются в спину, тащат в угол, к какой-то дыре… И вдруг — свет, ветер, гомон толпы… Толпы, в которой лоснящаяся чернота почти совсем задавила малочисленные тщедушные фигурки рыжих собратьев. Гомон, в котором слабые нотки протеста подмяты негодованием: «Только подумайте! Все, значит, с честным риском для жизни покорно едят, где нашли, а эта рыжая мразь что? А эта рыжая мразь хвать — и под комод! Как какой-нибудь грязный муравей! Неслыханно! Куда катится цивилизация?!»
А впереди под скрип деревянных блоков да полиспастов медленно задирается кверху носок огромного дырявого башмака. И лапа охранника снова впивается в плечо, трясет, дергает, рвет туда, на утоптанное лобное место, под вздернувшуюся подошву…
