в центре [мишени] и в него [стрела] не попадет, это также судьба! Многие, сохранившие обе ноги, смеялись надо мной, одноногим, и меня охватывал гнев. Только попав к Преждерожденному, [я] освободился от позора и вернулся [к обычному состоянию]. Преждерожденный незаметно очистил меня добротой. Уже девятнадцать лет странствую с учителем, не сознавая, что я — подвергшийся наказанию. Ныне мы с тобой изучаем внутреннюю жизнь, а ты выискиваешь [что-то] в моем внешнем. Не ошибаешься ли ты?
Цзычань от волнения изменился в лице и сказал:
— Тебе не придется больше так говорить.
В Лу жил изувеченный в наказание [за преступление] по прозвищу Беспалый с Дяди-горы {10}. Ступая на пятках, он пришел повидаться с Конфуцием, но тот сказал:
— Раньше ты был неосторожен и навлек на себя такую беду. Зачем же теперь [ко мне] пришел?
— Ведь я всего-навсего не разбирался в делах, вот и лишился, пальцев на ногах — отнесся легкомысленно к собственному телу, — ответил Беспалый. — Ныне же я принес [вам], учитель, нечто более ценное, чем ноги, что стараюсь сохранить в целости. На [вас], учитель, я смотрел, как на небо и на землю. Ведь небо все покрывает, а земля все поддерживает. Разве ждал от [вас], учитель, такого приема?
— [Я], Цю, был невежлив, — извинился Конфуций. — Дозвольте рассказать [вам], чему [я] научился. Почему же вы не входите?
[Но] Беспалый ушел.
— Старайтесь, ученики, — сказал Конфуций. — Если [даже] Беспалый, изувеченный в наказание, еще стремится к учению, чтобы возместить содеянное в прошлом зло, тем более [должен стремиться] тот, чья добродетель в целости.
Беспалый же поведал [обо всем] Лаоцзы:
— Конфуций еще не сумел стать настоящим человеком. Почему он без конца тебе подражает? Он стремится прославиться как [человек] удивительный и чудесный. [Ему] неведомо, что для настоящего человека это лишь путы, [связывающие] по рукам и по ногам.
— Нельзя ли освободить его от этих пут? — спросил Лаоцзы. — Почему бы не показать ему прямо единство жизни и смерти, возможного и невозможного?
— Как его освободишь? Ведь [это] кара, [наложенная] на него природой.
Луский царь Айгун {11} и спросил Конфуция;
— Что за человек безобразный вэец, которого звали Жалкий Горбун То? {12}. Мужчины, которым приходилось с ним вместе жить, [так к нему] привязывались, что не могли уйти. Увидя его, девушки просили родителей: «Лучше отдайте ему в наложницы, чем другому в жены». [Их] не пугало, что [наложниц] у него было уже больше десятка. Никто не слыхал, чтобы он запевал — всегда лишь вторил. Он не стоял на престоле, не мог спасать от смерти; не получал жалованья, не мог насыщать голодных; своим же безобразием пугал всю Поднебесную. Он лишь вторил, никогда не запевая, [слава] его познаний не выходила за пределы округи, и все же к нему стремились и мужчины и женщины — он был, наверно, выдающимся человеком! [Я], единственный
