— Это не получается по заказу. Если не мой, так твой. Как повезет.
— Все дело в темпе и угле наклона? — поддразнила она, повторив слова, что я когда-то сказал. — Кто первый идет в душ?
Она любила возвращаться домой чистой, признавая, что душ — всего лишь символ очищения. Я помылся, оделся и сел ждать ее в гостиной. Эта женщина была неотъемлемой частью моей жизни, необходимой для удовлетворения потребностей как тела, так и души, защита от одиночества. Я всегда с сожалением расставался с ней, зная, что она обязательно вернется, но сегодня почему-то сказал:
— Останься! — прекрасно зная, что остаться она не сможет.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего.
— Ты дрожишь.
— Предчувствие.
— Чего? — Она уже стояла у двери, готовая уйти.
— Что сегодня мы виделись в последний раз.
— Не говори глупостей, — сказала она. — Я вернусь. Она с благодарностью поцеловала меня, я ответил с тем же чувством. Она улыбнулась, посмотрела мне в глаза:
— Я вернусь.
Я открыл дверь, и она весело выпорхнула наружу. А я подумал, что предчувствие относилось ко мне, а не к ней.
Утром я перегнал машины, съездив из Лондона в Кембридж, потом в Эпсом и обратно в Лондон, на фирму по прокату автомобилей. Насколько я мог заметить, никто и нигде за мной не следил.
Когда я уезжал, Малкольм бушевал от неистового возмущения из-за того, что ни на один рейс до Парижа нельзя было достать билеты в первом классе на день перед Триумфальной Аркой.
— Полетим в туристическом, — сказал я. — Тут же всего полчаса.
Оказалось, что в туристическом классе тоже нет мест. Я оставил его рассерженным и хмурым, но когда вернулся, он уже успокоился. Оказалось, Малкольм зафрахтовал частный самолет.
Он сказал мне об этом позже, потому что, когда я вернулся в номер, отец как раз беседовал с Норманом Вестом, которого вызвал для текущего отчета. Сыщик все еще выглядел подозрительно болезненным, но сероватая смертельная бледность перешла в желтовато-коричневую. Старую пропыленную одежду сменил обычный темный костюм, а седые волосы, тщательно вымытые, казались почти белыми и были аккуратно причесаны.
Я пожал ему руку: влажная, как и в прошлый раз.
— Вам уже лучше, господин Вест? — спросил я.
— Да, благодарю вас.
— Перескажите моему сыну все, что вы только что сообщили, — велел Малкольм. — Плохие новости.
Сыщик виновато улыбнулся мне и раскрыл записную книжку, которая лежала у него на коленях.
— Госпожа Вивьен Пемброк не может вспомнить, чем она занималась в прошлую пятницу, — начал он, — а во вторник она была дома одна, разбирала подшивки старых журналов.
