Я чувствовал, что мисс Ричардсон и миссис Бетани выслушивают все это в изумлении, не зная, кто я такой и что я сделал, чтобы заслужить такую встречу, но видел я только Джинни, чья долгая привязанность ко мне превратилась в ненависть.
– Ты собираешься выступить в суде и попытаться отправить своего лучшего друга в тюрьму... уничтожить его... свалить... растоптать... Ты предаешь его. Ты недостоин жить.
Эмоции неприглядно исказили ее мягкие черты, слова летели плевками.
Ее собственный сын сделал это. Ее золотой обожаемый сын. В конце концов он сделал из меня предателя, который может обойтись без поцелуя.
Я не сказал абсолютно ничего.
Я ощущал, – сильнее, чем обычно, – горькую уверенность в том, что возмущаться бесполезно. Связанный тайной следствия, я не мог защищаться, особенно потому, что пресса была склонна цепляться к моим возмущенным протестам и клеймить их "хныканьем", "скулежом" и "пожалуйста, учитель, он первый начал...".
После быстрой проверки адвокат подтвердил, что, хотя можно попытаться привлечь к суду одну газету за клевету, привлечь их все невозможно. Шуточки Эллиса не давали основания для судебного преследования, и, к несчастью, то, что я не лишился работы, означало, что я не могу доказать, будто критика повредила мне с финансовой точки зрения.
– Стисни зубы и терпи, – весело посоветовал он мне, и я заплатил ему за совет, который сам себе давал каждый день.
Не было никакой надежды на то, что Джинни услышит хоть что-то, что я могу сказать. Я невесело, но практично стал отступать, намереваясь вернуться позже, чтобы поговорить с мисс Ричардсон и миссис Бетани, и обнаружил, что дорогу мне преграждают двое плечистых молодцов, уже известных владелицам конного завода в качестве полицейских.
– Сержант Смит, мадам, – сказал один из них мисс Ричардсон.
– Да, сержант?
– Мы кое-что нашли, спрятанное в живой изгороди вокруг поля, где была ваша лошадь.
Никто не замечал моего присутствия, поэтому я тихо и незаметно остался в офисе. Сержант Смит принес длинный узкий сверток, который положил на один из столов.
– Скажите, пожалуйста, мадам, это ваша вещь?
Манеры у него были почти враждебные и обличительные. Казалось, он ждет, что ему ответят "да".
– Что это? – спросила мисс Ричардсон без следа вины.
– Вот что, мадам, – сказал сержант с ноткой торжества и развернул грязную тряпку, открывая пару длинных деревянных ручек, оканчивающихся тяжелыми металлическими лезвиями. Секатор.
Мисс Ричардсон и миссис Бетани посмотрели на них, не пошевельнувшись.
