Твоя любящая мать".
Я глубоко вздохнул и перевернул страницу, чтобы получить оплеуху и от отца. Его почерк был очень похож на материнский – они учились у одного учителя, но отец с такой яростью нажимал шариковой ручкой, что слова были глубоко вдавлены в бумагу.
"Келли!
Ты нас опозорил. Что значит «не виноват»! Если бы ты был не виноват, тебя бы не выгнали. Такие важные особы, лорды и прочие, зря не скажут. Скажи спасибо, что ты далеко и я не могу тебя выдрать как следует. И это после того, как мать откладывала каждый грош, чтобы послать тебя в университет. Люди верно говорили: тебе стало низко с нами даже разговаривать. Но ты еще и обманщик. Лучше и не показывайся к нам на глаза. Мать так расстроена от того, что мелет эта кошка драная миссис Джонс. И еще хочу сказать: больше не присылай нам денег. Я был в банке, но управляющий сказал, что только ты можешь отменить поручение, так что лучше сделай это, и поскорей. Мать говорит, что лучше бы тебя в тюрьму посадили. Такой позор на наши головы".
Отец даже не подписался. Он, собственно, и не знал, что писать в таких случаях. Между нами было не много любви. Он презирал меня с самого детства за то, что я любил учиться, и постоянно насмехался надо мной. Зато он вполне одобрял моих старших братьев, у которых было здоровое пренебрежение к учению. Один из них пошел служить в торговый флот, а другой жил в доме рядом и вместе с отцом работал у фермера, которому и принадлежали их коттеджи.
Когда же я вдруг махнул рукой на годы учения и стал жокеем, моя семья снова осудила меня, хотя им следовало бы радоваться. Отец сказал, что общество зря потратилось на меня: не видать мне стипендии как своих ушей, если бы они знали, что, получив сначала аттестат, а потом диплом, я стану жокеем. В этом была своя правда. Но, с другой стороны, за годы скаковой карьеры я заплатил такие налоги, что на них могли получить хорошее образование несколько детей из фермерских семей.
Я сунул родительское письмо под портрет Розалинды. Даже ей не удалось заслужить их расположения. Они считали, что я должен был жениться на фермерской дочке, а не на студентке, отец которой был полковником.
Они были людьми, редко отказывающимися от раз принятой точки зрения. Вряд ли они когда-нибудь сменят гнев на милость, что бы я ни сделал. И даже если мне снова разрешат скакать, они будут уверены, что я вернул себе лицензию, пойдя на очередное жульничество.
Письмо вызвало ту боль, которую не успокоить анальгином. Казалось, кто-то снова и снова бьет тебя ножом. Чтобы отвлечься, я зашел на кухню посмотреть, что можно съесть. Банка сардин. Одно яйцо.
