– Нет.
– Выходит, вы солгали на расследовании? – спросил я после небольшой паузы.
– А что еще оставалось делать?
– Пожалуй. По крайней мере, моя правдивость мало мне помогла. Значит, так. – Я снова подошел к окну, взвешивая услышанное. – Вишневый Пирог выиграл сам по себе. Вы поставили на него деньги, потому что поняли, что он внезапно обрел отличную форму. Урон же за два месяца выступил в четырех очень тяжелых скачках и отработал резвым галопом перед самым «Лимонадным кубком». Это все неоспоримые факты.
– Да... в общем-то так...
– Ни один тренер в мире не может потерять лицензию только за то, что у него вдруг вошел в форму жеребенок. Не понимаю, почему люди, затратившие столько сил, не имеют права на небольшую премию за свои труды.
– Владельцы тоже могут претендовать на вознаграждение. Однако хозяин Вишневого Пирога скончался за три недели до «Лимонадного кубка», теперь судьбу лошади должны были решать душеприказчики покойного. Кому-то придется сильно поломать голову, вычисляя истинную цену этой лошади.
– Это означает, – подвел я итоги, – что у вас есть фонд борьбы.
– Бороться бессмысленно.
– По сравнению с вами зефир может показаться гранитом, – заметил я.
У него стала медленно отпадать челюсть. До сегодняшнего утра я неизменно бывал с ним вежлив и учтив. Он всегда смотрел на меня так, словно я в общем-то и не существую. Я подозревал, что, если мы когда-нибудь и получим обратно наши лицензии, он не забудет, в каком жалком состоянии я его наблюдал, и постарается от меня избавиться. Он неплохо платил мне, но по годовому контракту. Ему ничего не стоило бы выгнать меня и нанять кого-то другого. На всякий случай я удалил из своих интонаций лишние шипы и колючки, за что внутренне себя же и осудил.
– Полагаю, вам хотелось бы получить назад лицензию тренера, – сказал я.
– Нет шансов.
– Если вы продлите контракт с вашими конюхами хотя бы на месяц, я вам ее добуду.
Он промолчал. Вся его фигура могла бы стать олицетворением поражения.
Я пожал плечами.
– По крайней мере, я попытаюсь. И если я принесу вам лицензию на блюдечке, будет обидно, что ни Арчи, ни другие ребята больше у вас не работают. – Я подошел к двери и взялся за ручку. – Я буду информировать вас о том, как идет дело.
Я повернул ручку. Открыл дверь.
– Погодите, – сказал Крэнфилд.
Я повернулся. Былая надменность вдруг снова напомнила о себе – прежде всего появлением знакомых противных морщинок вокруг рта. Плохой знак.
– Я не верю, что вам это удастся. Но раз вы так уверены в себе, я готов заключить с вами сделку. Я плачу конюхам две недели. Если вы захотите, чтобы я продержал их еще две недели, платите им из своего кармана.
