Шинид куталась в бархат, вздрагивая от холода. Интересно, почему ей не удалось стать невидимой, думала она. И тут же решила, что это из-за недостаточной концентрации силы.
— Ты ведешь себя нелепо.
— Ты был наверху! — обиженно проговорила она, глядя себе под ноги.
— Только затем, чтобы проверить посты.
— Конечно, — раздосадовано протянула она, — тебя не впечатляет то, что за несколько столетий никому так и не удалось взять этот замок.
— Я принял необходимые меры предосторожности и сделал это не в пику тебе.
— Ты не доверяешь не только мне, но и тем, кто мне иереи.
— Я пробыл здесь недостаточно долго для того, чтобы делать выводы.
Она впилась в него взглядом, словно взгляд мог ударить.
— Эти люди готовы умереть за меня, Пендрагон, как, впрочем, и я за них.
— Ну что же, я вижу, ты готова умереть из одного лишь упрямства. — Коннал потер руки, и Шинид заметила, что они посинели. Он слишком долго пробыл в Палестине и отвык от холода. Шинид протянула руку, махнула ладонью над каменной плитой, ближайшей к Конналу, и из расщелины показался язычок пламени.
Коннал, тихо ругнувшись, отдернул ногу.
С той легкостью, с какой хозяйка подвигает миску на столе, она отодвинула огонь чуть дальше. Коннал ошалело смотрел на пламя и лишь спустя пару мгновений перевел взгляд на Шинид.
— Я не знал, что ты и это умеешь.
— Ты тоже прячешь свои таланты.
— Не будем говорить об этом.
Шинид чувствовала, что Коннал подавляет в себе врожденное умение понимать людей и животных и может читать их мысли, и его ответ подтвердил ее подозрения.
— Разумеется. Мне следует и этот пункт включить в список тем, которые ты не желаешь обсуждать?
— Включай, если хочешь, — пожал он плечами. Шинид покачала головой.
— Тебе нечего сказать? Странно. Неужели поток оскорблений иссяк?
— Я говорила тебе только правду.
— Я не предатель, — процедил он сквозь зубы.
— Ты воевал против своих. Как по-другому можно тебя назвать? — без надрыва, очень спокойно спросила она.
Коннал прищурил глаза, и они стали похожи на зеленые горящие уголья.
— Я солдат и служу тому, кто мной командует.
— Ты оправдываешь предательство долгом? А я — нет. Коннал провел рукой по волосам. Она слишком прямо говорила о том, что думает, и делала это чаще, чем следовало.
— Клянусь, я бы с радостью сейчас связал тебя и всунул кляп в рот.
В ответ он услышал ее смех.
— Мой отец часто говорит то же самое.
— И что, такое бывало?
— Однажды он велел мне молчать целую неделю. Но я и дня не выдержала. Я не могу быть другой, Коннал.
