— Не заставляй меня, Рид, — прошептала она. Слова слетали с губ Фэб вперемешку со странным бульканьем, словно ее горло было полно воды. — Пожалуйста, отдай мне фото.
— Я же сказал тебе — поторопись! — Он даже не смотрел ей в лицо, он просто впился взглядом в ее промежность.
Отвратительный вкус во рту Фэб стал еще резче. Она медленно стянула шорты со своих полудетских бедер, затем позволила им упасть. Они ломаной восьмеркой легли у ее ног, мгновенно покрывшихся гусиной кожей. Фэб холодела от стыда, стоя перед своим мучителем в сатиновых голубых трусиках с желтыми розочками по всему полю.
— Теперь дай ее мне, — попросила она.
— Сначала сними трусы.
Она старалась не думать ни о чем. Она попыталась спокойно, как перед сном, поддеть тугую резинку большими пальцами, но руки ее на этот раз совсем отказались повиноваться. Она молча стояла перед ним, сглатывая слезинки, и знала, что не позволит ему рассматривать себя там.
— Ну же! — требовательно произнес Рид.
— Я не могу, — прошептала она.
— Делай, что тебе говорят! — Его маленькие глазки потемнели от ярости.
Рыдая, она замотала головой.
Хищно оскалив зубы, Рид разорвал драгоценную фотографию пополам, затем разорвал половинки и швырнул клочки к ногам Фэб. Он вмял их каблуком в землю, потом расхохотался и убежал.
Натянув шорты, она присела возле белеющих в траве клочков. Потом встала на колени. С одного из обрывков ей навстречу метнулись огромные глаза, чуть вскинутые к, вискам, как и ее собственные. Она, вздрагивая, вытерла слезы и сказала себе, что все будет хорошо. Она разгладит клочки и аккуратно склеит их в нужном порядке.
Руки Фэб тряслись, когда она складывала обрывки, уголок к уголку — сначала верхние, затем нижние. Когда фотография была восстановлена, сердце девочки вновь сдавила ледяная рука. Жирные усы, нарисованные чернилами, темнели над верхней губой ее матери.
Двадцать один год минул с тех пор, но сердце Фэб по-прежнему щемила боль перенесенного унижения. Вот почему она так не любила вспоминать о своем детстве — к этим воспоминаниям всегда примешивались издевательская ухмылка Рида и презрительная усмешка отца.
Что-то мягкое коснулось ее ноги, и Фэб, бросив взгляд вниз, увидела Пу, смотревшую на нее полными обожания глазами. Она подхватила собачку на руки и понесла к дивану, где уютно устроилась, поглаживая белую шерстку. Старинные напольные часы мерно тикали в углу просторной гостиной. Когда Фэб стукнуло восемнадцать, эти часы стояли в кабинете отца. Она запустила тонкие, с покрытыми розовым лаком ноготками пальчики в хохолок Пу, и в памяти ее неожиданно всплыл тот теплый августовский вечер, когда жизнь ее изменилась окончательно и бесповоротно.
