Ты, только ты - Сьюзен Элизабет Филлипс

Фэб Сомервиль возмутила всех, притащив французского пуделя и венгерского хахаля на похороны собственного отца. Она восседала на отпевании словно кинозвезда, в раскосых солнцезащитных очках, оправленных костью носорога. Присутствующим трудно было решить, кто тут более неуместен: то ли великолепно подстриженный пудель, кокетливо потряхивавший шелковыми бантиками, то ли красавец венгр, длинные волосы которого были забраны в усыпанный бисером конский хвост, то ли сама Фэб.

Пепельные волосы Фэб, искусно мелированные платиной, волной ниспадали со лба на один глаз, как у Мерилин Монро в фильме «Семилетняя жажда». Ее влажные, чуть припухшие губы, подкрашенные помадой восхитительного пионового оттенка, слегка приоткрывались, когда она оглядывала матово поблескивающий ящик, содержащий в себе то, что еще оставалось от Берта Сомервиля. Костюм Фэб — цвета слоновой кости с простеганным шелковым жакетом и с вызывающим золотистым бюстье[1] из металлизированной ткани — более соответствовал ночной пирушке, чем похоронной церемонии. Узкую юбку с менее чем скромным разрезом поддерживал поясок из золотых цепочек, на одной из которых, поблескивая, болтался массивный брелок в виде фигового листка.

Это было первое возвращение Фэб в Чикаго с того времени, когда она в восемнадцать лет сбежала из дому, так что лишь немногие из присутствующих когда-либо встречались с «блудной дочерью» Берта Сомервиля. Однако никого бы не удивило то обстоятельство, что старина Берт начисто лишил ее наследства. И то сказать, какой добропорядочный отец рискнул бы доверить свое состояние дочери, которая путалась с человеком старше ее на четыре десятка лет, пусть даже этим человеком являлся сам Артуро Флорес, известнейший испанский художник? К тому же почти все его картины были непристойны, ибо намалеванная на холсте голая баба есть всего лишь голая баба, и то, что множество абстрактных изображений бесстыдницы Фэб украшало стены многих музеев в мире, ничего не меняло.

У Фэб была тонкая, осиная талия, красивые стройные ноги; ее грудь и бедра недвусмысленно напоминали о временах, когда женщина старалась выглядеть женщиной. Ее легкое крепкое тело даже и в свои тридцать три могло бы срывать призы на конкурсах красоты самых высоких ставок. И не имело никакого значения, что под модной, экстравагантной прической Фэб скрывался ясный и острый ум, ибо она с молодых ногтей принадлежала к тому типу женщин, о которых судят только по их наружности.