Эдит примостилась на краешке стола и сидела, болтая ногами. Брат присел рядом с ней.
— Ну, — спросил он с рассеянным видом, — как ты проводишь время в Нью-Йорке на этот раз?
— Ничего, неплохо. Я пробуду вместе с Хойтами в «Билтморе» до субботы. Приходи завтра, позавтракаем вместе.
Генри на минуту задумался.
— Завтра я, пожалуй, занят, — сказал он. — Да и не гожусь я для дамского общества.
— Ну что ж, — безмятежно согласилась она, — давай позавтракаем вдвоем.
— Идет.
— Я заеду за тобой в двенадцать.
Бартоломью явно не терпелось вернуться к своему столу, но он, должно быть, считал, что было бы не слишком учтиво уйти, не пошутив на прощание.
— Знаете… — неуклюже начал он. Брат и сестра обернулись к нему.
— Знаете, у нас тут… нам тут не давали скучать сегодня вечером.
Мужчины переглянулись.
— Вам бы прийти пораньше, — продолжал, ободрившись, Бартоломью. — У нас тут был настоящий спектакль.
— В самом деле?
— Нам спели серенаду, — сказал Генри. — Какие-то солдаты собрались на улице и начали орать, глазея на нашу вывеску.
— Почему? — спросила Эдит.
— Толпа, — сказал Генри задумчиво. — Толпа всегда должна что-то кричать. У них не было предприимчивого вожака, а то бы они, пожалуй, ворвались сюда и кое-что здесь поломали.
— Да, — сказал Бартоломью, снова обращаясь к Эдит, — жаль, что вас не было.
По-видимому, эта реплика показалась ему достаточной, чтобы прикрыть отступление, и он сразу повернулся и отошел к своему столу.
— А что, все солдаты настроены против социалистов? — спросила Эдит. — Они все время нападают на вас, да?
Генри надел козырек и зевнул.
— Человечество далеко шагнуло вперед, — сказал он беспечно, — но в большинстве своем мы еще дикари. Солдаты не знают, чего они хотят, что любят, что ненавидят. Они привыкли действовать большими группами, и им, по-видимому, необходимо как-то проявлять себя. Случайно это оказалось направленным против нас. Сегодня вечером по всему городу происходят беспорядки. Первое мая, видишь ли.
— А то, что здесь произошло, было серьезно?
— Нисколько, — сказал он пренебрежительно. — Часов около девяти вечера человек двадцать — тридцать остановились у нас под окнами и подняли бессмысленный вой.
— О… — Она решила переменить тему. — Ты рад меня видеть, Генри?
— Ну конечно.
— Что-то не похоже.
— Нет, правда.
— Ты, верно, считаешь, что я… что я никчемное создание. Этакий порхающий по жизни мотылек.
— Вовсе нет. Веселись, пока молода. В чем дело? Разве я кажусь тебе таким уж нудным ханжой?
