— Ой, кто это? Что вы со мной делаете? — испугалась она спросонья, не видя ничего в темноте.
— Не бойся, это я — Денис. Вспомнила?
— О господи! Да я же голая! Отвернись! Не трогай меня! Ты что, как те сволочи, да?!
— Молчи, дура. Ты меня видишь? И я тебя нет. Я же спасаю тебя от воспаления легких.
— Ой, больно! Не три так сильно! И что это за вонь такая?
— Ничего, терпи. Считай, что это такая пахучая мазь. Ну что, согрелась немного? — спросил он, чувствуя, как вместо мурашек на коже проступает едва заметная теплая влага.
— Спасибо. И… Прости. А ты-то как — ты же мерзнешь!
От этой заботы ему, уже и так разогревшемуся от энергичных движений, стало еще теплей.
— Ничего, я потом сам разотрусь. А теперь потерпи — кожа у тебя немного раздражена, а я ее сейчас спиртом протру для тепла и дезинфекции. Может щипать.
Он нащупал в сумке склянку с остатками спирта, плеснул немного на ладонь и стал растирать спину и грудь девушки. Дыхание ее участилось.
— Спасибо, хватит, — дрогнувшим голосом остановила она его и перехватила руку, лежащую на небольшой упругой груди с внезапно затвердевшим соском. — Оставь спирт для себя.
— Ладно. А теперь быстро влезай в штаны и куртку — они под тобой.
— Зажги свет и отвернись — я не могу разобраться, что здесь к чему, — попросила она, садясь в шкафу и пытаясь надеть грубую, почти негнущуюся спецовку.
— Хм! Во-первых, жалко фонарик. А во-вторых, если ты увидишь, что это за Версаче, — еще, чего доброго, передумаешь одеваться. А одеваться надо, и побыстрей, чтоб не растерять тепло… Ну получилось? Вот и славно. Дай я застегну пуговицы, а то ты пальчики поломаешь свои музыкальные. Все. Вот тебе подушечка, — сказал Денис, подсовывая ей под голову валенок. — Спи дальше.
— Ой, как тепло! — обрадовалась Наташа. — Только в ноги дует немного.
Денис горько усмехнулся, вспомнив ощущения из почти уже забытой наземной жизни, так часто ругаемой нами за свою неустроенность и неудобства и такой на самом деле доброй к нам, особенно если оценивать ее из двадцатиметровой глубины холодного и смертельно опасного подземелья. Ему пришли на ум хорошо всем известные ночные муки, когда чертово одеяло, сбившись в проклятом пододеяльнике, никак не хочет лечь как следует и маленькая щелочка под ним где-то в ногах превращается в спусковой крючок бессонницы…
— Сейчас решим проблему, — пообещал он, подгибая длиннющие штанины под маленькие ножки. — Все, спокойной ночи.
— А сейчас ночь? — сонным голосом спросила она. “Действительно, а что там сейчас, наверху? День? Ночь?"
