- Желудь! - громко и строго кричал о. Кир, выходя на крыльцо.
- Аюшки? - беззаботно отзывался старичок, подъехавший на бочке к воротам и с трудом, согнувшись в три погибели, поднимавший тесину.
- Опять не полную привез?
- Опять.
- Смотри: отколочу!
- И то не плохо! Дураков и в алтаре бьют...
Но однажды, узнав, что Желудь привез бочку воды и Селихову, о. Кир и Желудя лишил своего благоволения, навсегда прогнал его со двора долой.
V
Зимой на Песчаной улице было много снегу, было серо и пустынно, весной - солнечно, весело, особенно при взгляде на белую стену протоиерейского дома, на чистые стекла, на серо-зеленые верхушки тополей в голубом небе. Летом было очень жарко. От пыли небо тускло серебрилось. В полдень вскачь неслись извозчики, поспешая к вокзалу, стоявшему за городом, под горой. В час они медленно тянулись назад и везли приезжих, чаще всего купцов с ковровыми сумками, которые и теперь еще называются сак-де-войяжами, а не то распространителей граммофонов, молодых бритых евреев в английских картузах, с английскими трубочками в зубах. Встречаясь с о Киром, кажется, одни эти евреи глядели без страха, хотя он не терпел их, особенно их языка он однажды, на вокзале, запретил евреям разговаривать на своем языке, сказав:
- Здесь вам не синагога.
Дородный и строгий, проходил он по Песчаной улице в коричневом подряснике, в палевой соломенной шляпе, поглаживая кончиками пальцев наперсный крест, - и все боялись его. Под забором сапожника когда-то по целым дням играли в лодыжки мещанские подростки, там, бывало, стучали в забор свинчатки и раздавались крики "Плоца' Жог! Ника!" Подростки эти были лодыри дерзкие. Но от протоиерея они ушли играть подальше - к хибаркам на спуске к вокзалу. Бегали ватагой мальчишки - запускали в небо змея, постоянно цеплявшегося за струны телеграфных столбов и оставлявшего на них свой мочальный хвост. Но, завидя о. Кира, они рассыпались куда попало. Пробиралась по теневой стороне, по ухабистому тротуару, мимо ворот и окошечек с горшками цветов, какая-нибудь старуха, настолько переломленная, склоненная к земле, что было удивительно, как может идти этот прямой угол. Но совсем не из-за тени, жидкой и короткой, пробиралась она там, а лишь бы не попасть на глаза о. Киру он не любил старух, этих страстных поклонниц юродивого Яши, обитавшего в старой часовне над склепом в кладбищенской роще, он ненавидел человеческое безобразие. Загорелый мещанин, потевший в черном картузе и толстой чуйке, шел посредине улицы как будто вольно, заложив руки назад что ж ему, он ведь нездешний, он шел с вокзала. Но, увидавши о. Кира, он с решимостью отчаяния вдруг обнажал голову и быстро направлялся к нему. В левой руке о. Кира была высокая палка с серебряным набалдашником. Правой, приостановясь, он благословлял - широко и властно. А благословив, совал к губам, покорно искавшим ее.
