Вернувшись в Москву, я обнаружила, что меня ждет письмо от «очкарика». Он не поступил и уехал домой, а перед отъездом заходил к моим и спрашивал обо мне. В письме было объяснение в любви и его адрес с просьбой писать. Меня это письмо окрылило! Я не влюбилась в «очкарика», но было так приятно, что вот, кто-то обо мне думает, хочет меня видеть и получать от меня письма… Что ни говорите, а это замечательно — знать, что ты способна вызвать чувство.
Так начался мой первый институтский год. Мальчик мой писал мне ежедневно. Иногда письмо приходило в двух или даже трех пронумерованных конвертах. Никто в общежитии не получал столько почты, как я. Письма он писал мне чудесные. Он был, в самом деле, очень способный филолог, писал замечательные стихи, рядом с которыми мои выглядели жалким рифмоплетством, вроде тех ублюдков, которые сочиняла Марютка в «Сорок первом».
Иду, окраинами пронизан,
пропитан зеленым — а здорово! -
меня понимает, мне руки лижет
зеленый язык заборовый
В октябри, ноябри, декабри,
мы с тобою капели весенние,
замороченные воскресеньями
и тоскливы как ливни осенние
застывают друзья в январении,
а в глубоком тылу зимы сея панику
и прозрение партизаны март и апрель
начинают свое наступление…
…от свидания до свидания — до свидания.
Ничего не известно заранее -
только здравствуй и до свидания.
Целовались ли, нет ли, будем — главное это ли?
Прекратите жужжание,
усмирите желание все узнать
запугать нам на вас наплевать.
Будет быт наплывать,
нам с тобой наплевать,
сплетня в спину стрелять -
злитесь, нам наплевать!
Хорошо… лишь… вдвоем… в удивлении.
Чудо двойственного уединения!
Удивляться опять и опять -
на ладони пять пальцев и… пять.
А еще хорошо молчать.
"Мы назреваем неуловимо
весной палимы.
Как назревают в горах лавины,
мы назреваем. Снег ноздреватый…
Мы назреваем неумолимо…
Весна — внезапна.
За твои глаза с сумасшедшинкой…
Усталое тело забросить на полку, а толку?
Веселыми нам притворяться негоже,
коль знаем, что дни, как монеты, похожи.
Так что же?
Что это было? Я не влюбилась в него — я заболела им. По сотне раз я перечитывала его письма и тратила долгие часы на письма к нему. Я знала его письма наизусть, когда у меня случалось плохое настроение, я начинала читать их, и мне становилось легче. Это не было любовью. Просто этот мальчик, видимо, являл собой именно тот тип мужчины (он должен был стать им, со временем ), который наиболее подходил мне для совместного бытия.
Его письма и весь этот почтовый роман не мешали мне крутить романы вполне реальные и даже потерять невинность, впрочем, скорее, в результате стечения обстоятельств, чем из-за страсти. Я не теряла аппетита и сна, ходила на вечера и вечеринки, занималась в театральной студии — жила насыщенной жизнью столичной студентки, но ждала каждого письма с замиранием сердца, а читала вновь полученные письма с повлажневшими глазами, то и дело заливаясь жаром и восторгом.
