«– Милый, я тебе нравлюсь?» Ночной эротический кошмар
Паника. Паника остановила сердце. Оно, сжатое страхом, слабое, слабее страха, закричало, умоляя меня проснуться и помочь ему ожить, чтобы разогнать по телу колкие льдинки, которыми стала кровь.
Я проснулся.
Сердце бухнуло, сотряся тело ударившей по стенкам артерий крови.
Рот раскрывался в беззвучном крике.
Я спросил себя – кого я зову? Я ответил себе, что я никого не звал – просто кричал и кричал в темноту, окружавшую меня и терпеливо ждавшую, пока я утихну и она сможет тихонько заползти в меня и угнездившись во мне, начать бесшумно пожирать мою память. Меня.
Потом я вспомнил, что темнота уже во мне. Уже давно, с детства, когда я устал кричать и уснул всеми брошенный и никому, кроме темноты, не нужный, став слабым и беззащитным, над которым можно все.
Я оборвал крик и открыл глаза. Темнота воспользовалась тем, что дверки век приоткрылись и подступила ближе. Я посмотрел в ее лицо, страшное тем, что его не было, закрыл глаза и поискал тело.
Ног ниже колен не было.
Руки и шею облепляло что-то шершавое и липкое. Ремни.
Тошнило.
Ознобило.
Холодно.
Одежды не было.
Хотелось курить. Хотелось пить.
Я попробовал шевельнуть рукой, и липко-шершавый ремень удержал ее. Тогда я набрал воздуха и закричал, разгоняя страх, уже смываемый приливом тухлых волн смертной тоски.
Я успел крикнуть раза три, и набрать воздуха для четвертого, когда темнота ударила в уши тихим голосом:
– Чего кричишь?
– Страшно. – признался я, а потом скорчился в истерике. Я тихо ныл, вяло извиваясь в ремнях, которыми был прикручен к жесткому и холодному столу. Я выл и скулил от ожидания того, что со мной сделают – изнасилуют, кастрируют, трепанируют или медленно будут сверлить зубы до тех пор, пока окровавленные сверла прорвут кожу щек.
Чьи– то пальцы, сильные и теплые, пробежались по рукам, освободив их. А потом в лицо полила струя теплого хлебного дыхания, очень успокоительного.
– Пожалуйста, не делай движений, когда отстегну. – попросил голос. Низкий, женский, молодой, с незнакомым трескучим акцентом.
– Ага. – всхлипнул я.
Она отстегнула меня от стола и я, дергаясь, медленно спустился на пластиковый пол. Свернувшись в клубок и вздрагивая, я лежал, пережидая медленно затухающий приступ человеческой тоски.
Сущность в затылке бесилась от паники жертвы, которая не может отдаться хищнику, чтобы тот ее трахнул вместо того, чтобы съесть.
– Дмитрий! Пойдем, отведу в твою комнату. – холодно позвала она.
