— Алан, — сказала я, — я решила немного пожить одна. Я нашла работу, небольшую студию и думаю, что так будет гораздо лучше и для тебя, и для меня.
Он вежливо кивнул головой. Вид у него был немного сонный.
— Что за работа? — спросил он.
— В журнале, в искусствоведческом журнале, которым руководит друг Алена Малиграса. Знаешь, Ален был так любезен.
К счастью, я могла сказать ему об Алене. Он был староват, чтобы вызвать у него ревность.
— Очень хорошо, — сказал он, — ты быстро устроилась… или это давнишний план?
— Удача, — необдуманно ответила я, — или, вернее, две удачи: квартира и работа.
Лицо его становилось все более сонным, все более добродушным.
— Большая у тебя квартира?
— Нет, — ответила я, — одна комната, что-то вроде гостиной, но спокойная.
— А что мне делать с нашей квартирой?
— Это зависит от тебя. Останешься ли ты в Париже или вернешься в Америку.
— А что бы предпочла ты?
Я поерзала на стуле. Я ожидала увидеть Отелло, передо мной был Мальчик-с-Пальчик.
— Это тебе решать, — с опаской сказала я. — Во всяком случае, твоя мать, наверное, соскучилась по тебе.
Он рассмеялся веселым, молодым смехом, в котором я поначалу не уловила подтекста.
— Моя мать играет на бирже или в бридж, — ответил он. — И что я ей скажу, когда вернусь один?
— Ты скажешь ей, что наша жизнь не очень ладилась. Ты не обязан сразу говорить ей о разводе.
— Сказать ей еще, — произнес Алан, и голос его уже совсем не был сонным, а стал каким-то пронзительно-свистящим, — сказать ей, что я позволил отвратительному богатому старику украсть свою жену? Бог знает, сколько у тебя было любовников, Жозе, но, насколько мне известно, они были красивее. Никогда не видел ничего более мерзкого, чем твое бегство с этим смехотворным старцем и его шофером, похожим на гориллу. Он давно твой любовник?
Начинается. Я должна была это знать. Это всегда начинается снова.
— Это совершенно не так, — сказала я. — Ты прекрасно знаешь, что это не так.
— Тогда каким же чудом ты нашла работу? Ведь ты же ничего не умеешь. А квартиру? Это ты-то, которая в жизни сама не устраивала своих дел. Исчезаешь без единого франка, а через два дня у тебя уже квартира, жалованье, полный триумф! И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты смеешься надо мной?
За стойкой возле нас сидел человек. Он сначала спокойно пил свое пиво, а потом стал постепенно отодвигаться от нашего столика. Теперь он был у другого конца стойки и смотрел на нас. И гарсон смотрел на нас. Я поняла, что Алан говорит слишком громко. Я так привыкла к взрывам его голоса и к его шепоту, что уже не замечала, когда он переходил границы. Он смотрел на меня с яростью, граничившей с ненавистью. Вот до чего мы дошли. В один миг мои ничтожные планы, мои похвальные стремления, моя новая жизнь — все показалось мне смехотворным, бессмысленным, и в высшей степени фальшивым. Истинным было только это раненое, униженное, отчаянное лицо — лицо, которое так долго было для меня лицом самой любви.
