Эска еще раз взглянул на папирус, потом опять на Марка, словно не был уверен, что до конца понимает происходящее. Затем он отпустил конец свитка и, когда он скрутился, медленно проговорил:
— Я свободен? Я могу уйти?
— Да, Эска, можешь.
Последовала томительная пауза, где-то вдали прокричала сова, и крик ее прозвучал и горестно, и в то же время насмешливо. Волчок переводил взгляд с одного на другого и тихонько поскуливал.
Наконец Эска сказал:
— Значит, ты отсылаешь меня?
— Нет! Просто ты сам волен решать — уйти или остаться.
Эска улыбнулся своей медлительной серьезной улыбкой, которая всегда появлялась на его лице как бы нехотя.
— Тогда я остаюсь. — Он замялся. — Видно, не только мне приходят в голову глупые мысли из-за трибуна Плацида.
— Видно, так. — Марк вытянул руки и легонько опустил их на плечи Эске. — Затея опасная, и я ни за что не позвал бы тебя с собой, не дав тебе права отказаться. Поиски могут ни к чему не привести, а вернемся мы или нет — известно только богам. Не следует звать с собой раба на такую охотничью тропу, зато… можно позвать друга. — Марк вопросительно заглянул Эске в лицо.
Тот отбросил тонкий сверток на постель и положил ладони поверх рук Марка.
— Я служил центуриону не потому, что я был его рабом, — незаметно для себя он перешел на язык своего народа. — Я служил Марку, и это не было рабством… Нутро у меня возрадуется, когда мы выйдем на охотничью тропу.
На другое утро, дав обещание старому другу заехать к нему осенью на обратном пути, легат вместе с Плацидом отбыл в сопровождении половины кавалерийского эскадрона. Марк смотрел, как они скачут по дороге в Регн, где их ожидали галеры, и не испытывал той щемящей боли, какую это зрелище вызвало бы у него раньше, до того, как он приступил к осуществлению своих замыслов.
Вольная Эски встретила в доме гораздо меньше интереса и безусловно меньше враждебного отношения, чем можно было ожидать. Сасстикка, Стефанос и Маркипур были рабами и детьми рабов, поэтому Эска, свободнорожденный и сын свободного вождя, никогда не был для них своим, хотя и ел с ними за одним столом. Старики вполне довольствовались заведенным порядком вещей, господин у них был хороший, и рабское состояние было им впору, как старая знакомая одежда. Они не очень завидовали Эске и восприняли его освобождение как нечто само собой разумеющееся: ведь, как выразилась Сасстикка, они с молодым господином уже много лун, все равно как две половинки миндаля. Рабы лишь поворчали немного по излюбленной стариковской привычке. К тому же началась спешка, Марк на другой день уезжал по неотложным, как им сказали, делам своего дядюшки, и Эска уезжал вместе с ним. Так что ни у кого не оставалось времени, чтобы страдать или чинить препятствия.
