На следующий день мы все-таки совершили экскурсию по Калькутте. Она ошеломила меня сочетанием вроде бы несочетаемых вещей — роскоши и нищеты, вычурности и строгости, современностью деловых районов и старыми закоулками, где время, казалось, остановилось много веков назад. Полчаса, пока девочки вместе с Фимой бродили по парку, я с высоты холма любовалась интеллектуальной столицей Индии, накрытой голубой чашей неба. Отсюда открывалась потрясающая перспектива на центр.
В парке в эти утренние часы было многолюдно, здесь собирались любители йоги. Их сосредоточенные тела и расслабленные лица говорили — есть и другая жизнь, в которой нет места городскому шуму, бесконечной гонке на выживание, шальным деньгам и все большей и большей технологичности жизни. Сама не заметила, как поддалась безмятежному оцепенению, которое грубо нарушил наш верный страж Фима.
— Пойдемте, Настя, что вы тут как вкопанная застыли?
Осмотрев все положенные достопримечательности — белоснежный мемориал Виктории, монумент Октерлони, штаб-квартиру миссии Кришны, мы наскоро проскочили Музей Индии и, полюбовавшись храмом Кали, закончили суматошную экскурсию в ботаническом саду у древнего баньянового дерева, такого огромного, что даже не верилось в его природное происхождение.
— Мило, как мило, — лопотали девочки и ежеминутно спрашивали: — Вам нравится, Настя?
Я вежливо кивала головой и мечтала, чтобы они от меня отстали и не мешали мыслительному процессу, который протекал в моей голове. Впрочем, назвать это мыслительным процессом язык не поворачивается. Там, в моей черепной коробке, происходили сложные вычислительные операции, но я к этому не имела почти никакого отношения. Словно кто-то использовал мои извилины, прогоняя по ним задачи и пробуя варианты ответов. Мое же сознание, стараясь не мешать оперативному процессу, вальяжно плавало в жарком воздухе, притормаживая у диковинных цветов, любуясь яркими птицами и вездесущими наглыми мартышками. Мартышки мне нравились больше.
Фредди взорвали в его собственном доме. В кафе, которое позавчера имело честь принимать Анну и Марию, тоже прозвучал взрыв. Только убогий не стал бы пытаться сопоставить два этих события. Но все ли так просто? Может, именно убогий, не умеющий видеть очевидного, идет к разгадке наиболее коротким путем? Возможно, очевидное мешает видеть главное. И еще: слишком много суеты, передвижений, слишком быстро меняется видеоряд. Как говорил мудрый китаец Лао-Цзы, покой есть главное в движении. Мне не хватало сейчас времени и места для того, чтобы дать волю своей интуиции. Я верила— мне уже был послан намек, но в спешке я его не разглядела. Только мое подсознание все еще помнило о нем.
