Сезон охоты на падчериц - Наталья Саморукова

Январь — не лучшее время для поездки в Венецию. Промозглый ветер, с легкостью проникая под стеганый пуховик и шерстяной свитер, гоняет по коже мурашки, пальцы коченеют в пуховых перчатках, уши леденеют от холода. Если верить синоптикам, температура воздуха в это время года колеблется в Венеции около ноля градусов, склоняясь в сторону плюса. Но так сильно я не мерзла даже в лютый российский мороз.

Странный город. Он и летом, наверное, производит неоднозначное впечатление, а уж зимой… Насквозь сырые фасады, с которых слоями, будто грим куртизанки, сползает штукатурка… Невероятно знаменитый своей красотой Дворец дожей с легкой двухъярусной колоннадой внизу и тяжелым верхним массивом в этот час кажется просто серой громадиной и все равно завораживает взгляд. Причудливое зубчатое навершие его крыши предынфарктной кардиограммой скачет по чистому, холодному небу… Ржавая вода каналов дышит замогильным холодом, и кажется, что нет на земле более бесприютного места.

Но туристов на удивление много. Короткими перебежками от кофеен до сувенирных лавок они двигаются от вокзала до Большого канала и обратно, скупают поддельное стекло из Мурано, отмахиваясь от голодных голубей, фотографируются на площади Сан-Марко, трут красные от холода носы и бодрятся изо всех сил. Каждый, видимо, старается в меру возможностей оправдать расходы на поездку. Я топчу древние мостовые на чужие деньги, что могло бы немного утешить. Но не утешает.

— Ну ты как? — Голос Гришки в телефонной трубке такой родной, что хочется плакать.

— Все ужасно, ужасно, ужасно, — лепечу я, приваливаясь к ближайшей витрине.

— Синьора? — вопросительно смотрит на меня продавец.

Я спешу отскочить в микроскопический переулок и там уж даю волю чувствам.

— Кошмар, Гриш. Я ничего не понимаю. Их нет второй день, телефоны недоступны, каждые полчаса мне звонит Ангелина. А я даже в местную полицию пойти не могу. У меня нет паспорта. Он остался у них. Карта заблокирована, наличных — сто евро с копейками. Мне кажется, я медленно схожу с ума.

— Ждем еще один день, и потом я вылетаю. Хорошо? Еще день ты продержишься? Вечером я снова буду на связи.

Но вечером события закрутились столь стремительным образом, что о звонке я даже не вспомнила. К полуночи скопилось семнадцать непринятых вызовов. Однако это была сущая безделица по сравнению с тремя трупами, свалившимися на мою голову. Строго говоря, свалились они, конечно, не на голову. Да и трупами их можно было считать с большой натяжкой. И если совсем уж начистоту, седой как лунь итальянский карабинер не имел никакого права смотреть на меня таким подозрительным взглядом. И все-таки смотрел. И мой не по-зимнему яркий загар, и кошмарный английский, и разукрашенный визами вновь обретенный паспорт, все внушало ему недоверие.