— А ты уверен? Откуда на берегу одновременно очутились ты и я? Ты помнишь? Не кажется ли тебе возможным, что нас сюда привез корабль без руля? Тот же самый, что когда-то доставил Тристана в устье реки Лиффей? Появляющийся из тумана корабль из Авалона, корабль, пахнущий яблоками? Корабль, на борт которого нам приказано взойти, ибо легенда не может быть окончена без нас, без нашего участия? Потому что именно мы, а не кто-то другой, должны завершить эту легенду? А когда завершим, вернемся обратно на берег, и там нас будет ждать корабль без руля, и нам придется взойти на борт и уплыть, растопиться в тумане? Моргольт?
— Мы живем, Бранвен.
— Ты уверен?
— Я касаюсь тебя. Ты тут, ты лежишь в моих объятиях. Ты красивая, теплая, у тебя гладкая кожа. Ты пахнешь, как сокол, сидящий на моей перчатке, когда я возвращаюсь с охоты, а дождь шуршит на листьях берез. Ты есть, Бранвен.
— А я касаюсь тебя, Моргольт. Ты есть. Ты теплый и у тебя так сильно бьется сердце. Ты пахнешь солью. Ты есть.
— Так что мы… живы, Бранвен.
Она улыбнулась. Я не видел этого, лишь почувствовал по движению губ, прижавшихся к моему плечу.
Потом, поздней ночью, лежа неподвижно не желая потревожить ее пугливый сон, с рукой, затекшей от веса ее головы, я вслушивался в шум моря. Впервые в жизни этот шум, будто ноющий зуб, беспокоил меня, мешал, не давал заснуть. Я боялся. Боялся моря. Я, ирландец, выросший на побережье, с колыбели привыкший к шуму прибоя. А позже, во сне, я видел подгоняемый волнами корабль без руля, корабль с высоко задранным носом, с мачтой украшенной гирляндами цветов.
Я чувствовал запах яблок.
— Добрая Бранвен… — запыхавшийся слуга с трудом переводил дыхание.
— Госпожа Изульт зовет тебя в комнату сэра Тристана. Тебя и сэра Моргольта из Ольстера. Поспешите, госпожа.
— Что случилось? Неужели Тристан…
— Нет. Это не то. Но…
— Говори, парень.
— Корабль из Тинтагель… Возвращается сэр Кахердин. С мыса прибыл гонец. Корабль уже виден…
— А какого цвета парус?
— Неизвестно. Корабль слишком далеко. Он еще за мысом.
Взошло солнце.
Когда мы вошли, Изульт Белорукая стояла спиной к окну, полуоткрытому, освещенному лучами, играющими в стеклышках, заключенных в свинцовой решетке. Она вся светилась неестественным, туманным, отраженным светом. Тристан, с блестящим от пота лицом, дышал тяжело, неритмично и прерывисто. Глаза его были закрыты.
Изульт посмотрела на нас. Ее лицо было искажено, обезображено двумя глубокими морщинами, которые выражение боли прочертило по обеим сторонам рта.
