Вокруг света за погодой | страница 46



Пока Юрий Прокопьевлч заваривает крепчайший и ароматнейший чай, я рассматриваю фотографии, лежащие на столе под стеклом, «Академик Королев» в разных ракурсах, друзья и, конечно, семейные фото – жена и дочка.

– Иллюстрация к судьбе моряка, – замечает Юрий Прокопьевич. – Утром я ушел в море, а вечером того же дня родилась Танюша.

Возвратился из плавания, когда ей было пять месяцев, снова ушел и вернулся почти через год. Теперь представьте, каково морякам дальнего плавания воспитывать детей. Жена требует: «Дочка шалит, накажи!» – а мне не наказывать, мне приласкать ее хочется!

На огонек заходит Олег Ананьевич. У него родительский стаж побольше, чем у первого помощника, – две взрослые дочки-студентки, воспитанием которых он занимается тоже главным образом при помощи радиограмм. Олег Ананьевич уже около двадцати лет капитанит на разных судах, и за эти годы выработал устойчиво-спокойное отношение к своей судьбе, хотя, как я догадываюсь, спокойствие это чисто внешнее. Когда месяц спустя младшая дочь начала сдавать вступительные экзамены в институт, капитан ожидал радиограмм с нетерпением простого смертного, точно так же, как все мы, возмущаясь задержками домашней информации.

Радиограммы – тема вечная и неистощимая. Я вспоминаю один эпизод из антарктической жизни. На станции Молодежная отзимовал год механик Васильев [4], сменить его шел на «Профессоре Зубове» тоже Васильев, его однофамилец. И произошла нередкая в таких случаях путаница: Васильеву на Молодежной вручили радиограмму, предназначавшуюся сменщику на «Зубове»: «Ухожу декретный отпуск целую тебя твоя ласточка». Отзимовавший Васильев рвал и метал, а на станции умирали со смеху.

Об Антарктиде я вспомнил с умыслом, потому что люблю слушать рассказы капитана о китах. Восемь антарктических рейсов остались в памяти Олега Ананьевича как самый интересный и насыщенный событиями период его морской жизни, и мне кажется, что он до сих пор жалеет о том, что несколько лет назад променял суровые моря Антарктики на тропическую экзотику. В рассказах капитана меня восхищает и его лексикон: нет-нет и мелькнет словечко, которое просто ошеломляет своей неожиданной красочностью. Например, одна история с подвыпившим моряком завершилась таким оборотом: «Добрел до дома противолодочным зигзагом, выспался, а утром пришел в меридиан, подсчитал убытки и начал рвать на себе пушнину».

Мой расчет оказался верным: Ростовцев тут же перенесся в Антарктику и стал вспоминать о знаменитых китобоях.