Игорь Тарасович дергает ногой и вздыхает: наверное, в сон врывается реалистическое уточнение. Оно жестокое и обидное: нет бесценной библиотеки, нет золотых украшений и нет Перуна. А есть десяток не имеющих научного значения костей и насквозь ржавый шлем, который Ладья и Зайчик на днях откопали; ничтожный шлем, при виде которого коллега Брынзин лопнул бы от смеха…
Половина шестого, пора будить Ракова. Он ложится спать рано, чтобы на свежую голову, не торопясь, изготовить очередной кулинарный шедевр. Вместе с нами за стол Раков не садится, охота была ему слушать «охи» и «ахи»! Но мы знаем, что занавеска в кухне чуточку раздвинута и через щелочку за нашим поведением наблюдают с крайним интересом. Разумеется, никто этого не замечает, но после еды Борис мчится на кухню и осыпает повара заслуженными комплиментами. Да, тот самый Борис, у которого при виде «лодыря и симулянта» когда-то сжимались кулаки и который теперь пользуется каждым случаем, чтобы выразить Ракову свою признательность и уважение.
Я прутиком щекочу Ракову румяную щеку. Он просыпается, озабоченно смотрит на часы и одевается. Затем, ухмыляясь, кивает на спящего рядом Прыг-скока и уходит на кухню. Мне тоже становится смешно: вся коммуна радовалась до слез, когда раскрылась эта тайна. Оказывается, дней десять подряд Потапыч чуть свет поднимал профессора и Прыг-скока, без которых Глюкоза наотрез отказывалась доиться. Особенно бесился Прыг-скок. Он яростно вопил, что это кощунство – будить в пять утра заслуженного артиста республики, чтобы он пел какие-то дурацкие куплеты шизофреничке-корове. Но Потапыч был неумолим: музыканты плелись на скотный двор, и Прыг-скок под аккомпанемент композитора Черемушкина дрожащим от бешенства голосом напевал Глюкозе «Чижика». Корова мечтательно слушала и легко отдавала молоко. И только в последние дни, когда тайна случайно была раскрыта, лауреаты конкурса имени Глюкозы решительно встали на путь саботажа. Потапычу пришлось помучиться, но сопротивление упрямой Глюкозы все же было сломлено.
Мои размышления прерывает звон будильника. Я вприпрыжку бегу к домику братьев-разбойников, чтобы насладиться их проклятьями.
Из окна, потрясая будильником, высовывается Лев Иванович. Моя ликующая физиономия лучше всяких слов говорит ему, кто устроил эту гадость. На меня обрушивается целый водопад упреков. Лев Иванович долго обманывался на мой счет. Он думал, что я солидный молодой человек, уважающий старших, а я оказался довольно гнусным шалопаем, который развлекается тем, что не дает спать уставшим за день пожилым людям. Подсунув ему под ухо заведенный будильник, я тем самым раскрыл перед ним свое довольно жалкое нутро мелкого вертопраха и лоботряса. Он и так не мог заснуть до часу ночи из-за мерзавца Мармелада, который слопал партитуру первой части его симфонии, а тут еще такая наглая выходка…
