ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. …КОРОЛЬ ИЕРУСАЛИМСКИЙ
От основной территории монастыря-лепрозория, «нижние пещеры» были отделены довольно высокой глинобитной стеной. Имелись в этой стене ворота, охраняемые четырьмя стражниками. Почему это место именовалось пещерами, да еще нижними, понять было трудно. Оно находилось на одном уровне с другими частями монастыря. В углу огромного, огороженного стенами двора, торчал из земли длинный каменный выступ, изъеденный глубокими, естественными кавернами. К выступу этому был пристроен сарай, в котором содержались прокаженные, в чем-то преступившие законы лепрозория. От этих каверн в камне и пошло, очевидно, наименование «пещеры», а слово «нижние» обозначало, наверное, уровень человеческого падения тех, кто здесь оказался.
Проще говоря, это была монастырская тюрьма. И тех, кто там содержался, отделяла от мира не только проказа, но и решетка. Но не все заключенные были больны. Пристроенный к скале сарай, предназначался только для прокаженных. Заключенные, пока сумевшие сберечься от заразы, обитали в соседнем строении, тоже очень гнусном, вонючем, темном сарае.
Между этими «пещерами» стояла кухня. Обслуживали ее пятеро надсмотрщиков, назначенных из числа заключенных, чем-то сумевших выделиться и добиться большого повышения. Они могли выходить за ворота «тюрьмы», приносили еду и воду — эта нехитрая и необременительная работа разнообразила их жизнь. К тому же, вечно крутясь около кухни, они были сыты, в отличие от всех прочих узников.
Анаэлю, естественно, нечего было и мечтать ни о чем подобном. Он был обречен слоняться в четырех каменных стенах, изнывая от безделья, жары и жажды, — воды вечно не хватало. Оказывается, есть вещи, похуже самой тяжелой и монотонной работы, — ее полное отсутствие. Вынужденное безделье парализует волю и затупляет мысли. Ему нечего, абсолютно нечего противопоставить. Анаэль попытался вспоминать свои ассасинские упражнения по сосредоточению сознания. Ему и раньше приходилось сутками лежать без движения, месяцами молчать, притворяться глухонемым и сумасшедшим. Но тогда у него была цель, она была, как куст рядом с трясиной. Уцепившись за нее, можно было вытянуть себя из бездны самого глубокого отчаяния. Для чего стараться теперь? Он был навечно сослан в монастырь, потом также навечно в монастырскую тюрьму, мир теперь отгородился от него забором двойной вечности.
