Он сдержанно осведомился:
— Ты сейчас замужем?
— Нет, — ответила она, — я не замужем. Но Сири — да. И Ариан женат, хотя его жена считает, что он жесток, поскольку не любит её столь сильно, как бы ей хотелось. Мы хорошо устроились. Ты можешь навестить мой дом в любое время. — Говоря это, она достала визитную карточку — совершенно обыкновенную визитную карточку — и потянулась, чтобы положить её на стол. Он не поднял её.
— Я бы не рискнул наведаться в логово оборотней, — сказал Дэвид легкомысленно. — По крайней мере, без особой на то причины.
— Меня это не расстраивает, — ответила она. — Я бы расстроилась, если бы ты хоть немного не боялся меня. Но ты не трус, и этому я тоже рада. Ты боишься Паука и Сфинкс, потому что ты не глуп, но ты не боишься, что твой разум разрушится или что ты склонишься перед ними в малодушном обожании. Я всё это знаю о тебе, видишь! Если ты обнаружишь истину в своих снах, ты не сбежишь от неё в ужасе, не станешь искать покоя в забытьи. Ты предупрежден и вооружен тем, что случилось с тобой раньше. Ты сильнее, чем мог бы быть Таллентайр — теперь, когда он стар. Но тебе все равно нужна помощь. Если Пелорус не придет и Таллентайр не объявится вовремя, помни, что можешь позвать меня. Доверяй мне или не доверяй — как хочешь. Но помни, что у меня есть возможности, которых ты не имеешь. Я зайду к тебе снова, когда узнаю, куда забрали Глиняного Человека.
Женщина встала, и он поднялся из вежливости, которая иногда может победить гравитацию. Она сильнее запахнула накидку и взглянула на темные окна.
— Не беспокойся о моей безопасности, — сказала Мандорла шутливо. — Я люблю ночь и не боюсь темноты.
— Хотел бы я сказать то же самое о себе, — ответил он.
— Тебе повезло больше, чем другим людям, — уверила она его. — Только ты один знаешь, что если услышишь шаги оборотней Лондона, двигающихся вокруг и позади тебя, это означает, что они явились защитить тебя, а не убить.
— Но я также знаю, как бесполезна эта защита от существ вроде Паука, — отметил он.
На это она только улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Когда она ушла, Лидиард снова сел на стул, неожиданно осознав, как сильно бьется его сердце, хотя он честно не мог понять почему.
— Прости меня, Корделия! — сказал он приглушенно. — Прости за мой взгляд и за мои мечты, и за беспомощность желаний, свойственных моей природе. Хотя я знаю, кто она на самом деле, я не могу не видеть её такой, какой она кажется, и так тяжело полностью отрицать сказанное неосмотрительным поэтом о единстве красоты и истины. Какая ужасная, обманчивая вещь — внешность!
