— Тьфу, истерички, — сплюнул мой спаситель и пошел к магазину.
Зазвенел сотовый.
— Алло, — сквозь слезы сказала я.
— Это что там у вас за вой? — осведомился Ворон.
— Меня чуть не убили! — всхлипывая, выдала я.
— То есть?
— Машиной чуть не сбили.
— Переходить надо осторожнее, — равнодушно ответил он. — Ты где? Я тебя у дома жду.
— Да, конечно, — я тут же перестала реветь от злости. Нашла кому жаловаться.
— Так ты когда приедешь? Мне тебя надо, — как ни в чем не бывало, заявил Ворон.
— А мне напиться надо, у меня стресс, — злобно рявкнула я и нажала кнопку отбоя.
— Пошли, Маруська, до хаты, — решительно поволокла я подружку к машине.
— А ты вести сможешь? — пролепетала она.
— Я все могу, — мрачно ответила я. — В горящую избу, коня — все что угодно!
Маруська молча села на переднее сидение. А у меня снова зазвонил телефон.
— Ну? — нелюбезно ответила я, увидев на экранчике номер Ворона.
— Маш, а ты номер — то той машины запомнила?
— Да. К 086 ДУ, еще вопросы?
— Вопросы потом.
Психанув от этого наглого и самоуверенного тона, я резко нажала на кнопку отбоя.
— Маняяя, — всхлипнула Маруська. — Ты чего?
— Дома, все дома.
Дома я напьюсь, пореву и расскажу Маруське что меня каждый день повадились убивать. И что я хочу жить, потому что меня кот, Маруська, вздорная матушка и папа, который без меня пропадет. Да что папа, все они без меня пропадут — и мать, которая не проживет на зарплату учительницы, и папа, как алкоголик не имеющий возможность трудиться, и Маруська, получающая полторы тысячи, и кот Бакс — сдаст его мать на живодерню, как пить дать сдаст. Мать, единственная кто по идее в случае моей кончины жила б хорошо — блаженная, и мигом определит все наследство в церковь.
А я сама, двадцати восьми лет от роду, не успела еще увековечить свое имя абсолютно ничем, не написала докторской диссертации, не получила Нобелевскую премию ( по Канадзаве до 35 лет у меня время есть!), не посадила березу и в общем — то ничего в жизни толком не видела, кроме плохо выбритых по нынешней моде фейсов клиентов и заклинаний в ученической тетрадке на 98 листов, написанных моим старательным, тогда еще детским почерком.
Жуть!
В общем, у меня были веские причины чтобы не желать моей безвременной кончины.
Мы молча доехали до дому и ярость всколыхнулась во мне удушающей волной, когда я увидела долговязую фигуру Ворона, покуривающую у своего серебристого джипа. Кровавая пелена застлала мне глаза. То что жигуленок — дело его рук, я не сомневалась. Тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde, — стучало у меня в висках набатом. Я бросила машину в его сторону, страстно желая смять его, почувствовать глухой удар о бок дорогущего лексуса, смягченный прослойкой в виде его тела.
