— Витька.., а где.., он?
— Кто он? — удивленно спросил Долгушин. — Мы на Суворовском стоим.
— Он… Да вот же он! — Жданович снова увидел его в свете фонарей.
— Кто? О ком ты говоришь?
— Князь… Ангел, блин, черный ангел. Он тут, прямо за твоей спиной!
— Да это рекламный щит, ты что? — Долгушин обернулся через плечо. — Щит рекламный возле остановки. Написано: «Мужской аромат Йоджи Ямамото», и пацан какой-то намалеван. Эх, Леха, даешь ты… Сейчас в больницу поедем. У тебя сердце ни к черту, дурак.
В груди отпустило. В глазах прояснилось. За сугробом, где урчала снегоуборочная машина, действительно стойко сопротивлялся вьюге темно-синий рекламный шит «Йоджи Ямамото» — новый мужской парфюм. Но глаза прекрасного, как темный ангел, рекламиста были точно его глазами. Жданович отвернулся. Он хотел жить. Хотел в больницу под капельницу. Он боялся самого себя этой ночью. Эти глаза, что являлись ему теперь так часто, могли наделать непоправимой беды.
* * *
— И все же весь этот парадиз действует на меня как-то чудно, — изрек Вадик Кравченко, когда желтое такси мчало их по Адмиралтейской набережной. — Грустно как-то, не по кайфу, хотя и очень красиво.
— Там на той стороне университет? — спросила Катя таксиста.
— Кунсткамера, — за таксиста ответил Мещерский. — Помню, еще в пятом классе повезли нас в Ленинград на экскурсию. Куда только не водили нас, а вот Кунсткамеру учителя посещать запретили строго-настрого. Но мы с пацанами все равно рванули туда, просочились. Я там чуть в обморок не грохнулся, когда двухголового теленка увидел и этих заспиртованных уродцев в банках.
Катя оглянулась — в этом городе в первый день Нового года может случиться все, что угодно: например, призрак поэта постучит в двери вашего номера или Медный всадник неуклюже прогарцует мимо вас по встречной полосе.
— Что за радость была Петру собирать эту коллекцию уродов? — спросила она.
— Модно было. Необычно, эпатажно, ужасно, устрашающе, — Мещерский пожал плечами. — Уродство — вещь редкая. Красота встречается чаще, а уродство часто уникально, поэтому и вызывает к себе нездоровое любопытство. А некоторых просто завораживает. Но таких мало. Они сами по себе уникумы.
В Петергофе было градусов на пять холоднее. Вьюжило, с Финского залива дул ветер. Они никогда бы не попали на территорию парка в такой поздний час, если бы не приятели Мещерского из числа сотрудников музея. Хмельные по поводу Нового года и длинных праздников, приятели не спали уже вторую ночь. Все как-то быстро перезнакомились и породнились. Пили шампанское — за удачу в новом году, за дружбу, за любовь, увязали в снегу, барахтались в сугробах. В темноте при зажженных карманных фонарях и бенгальских огнях путешествовали по парку.
