Ответ взбесил Дору.
— Говоришь, все в порядке? Это твоя работа. Ты ею дорожишь или нет?
— Все в порядке, — ледяным тоном повторил Альфред. — У меня прекрасное настроение.
Он положил локти на стойку и погляделся в зеркало.
— Идите спокойно и веселитесь, — продолжал он. — Я за всем присмотрю. Ни о чем не беспокойтесь.
Такое усердие смягчило Дору.
— Видишь, Альфред, — сказала она. — Нельзя, чтобы дом оставался без мужчины. Какой-нибудь пьяный начнет куражиться, а девочкам с ним не сладить. Но ты можешь пойти туда немножко позже, а за домом будешь смотреть в окно. Ты ведь сразу заметишь, если что не так. Пойдешь?
— Да, мне бы хотелось пойти, — сказал Альфред.
Разрешение хозяйки пролило бальзам на его сердце.
— Заскочу раз-другой попозже минут на пять. Вчера вечером один буйный пытался ворваться. Знаешь, Дора, — я как зашиб того малого, вроде сам не свой. Потерял ощущение силы. Боюсь, попридержу удар, тут мне и крышка.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала Дора. — Попрошу Мака, пусть поработает за тебя, а ты пару недель отдохнешь.
Замечательная все-таки женщина эта Дора.
Док у себя в лаборатории выпил после пива чуть-чуть виски. И вдруг умилился. А здорово, что они решили устроить ему праздник. Он поставил «Павану умершей принцессе», и у него слегка защемило сердце. В тон настроению поставил «Дафниса и Хлою». Там был кусок, вызывающий в воображении одну и ту же картину. Жители Афин накануне Марафона: видят длинное облако пыли, катящееся по равнине, слышат лязг оружия, элевсинские богослужения. Вот опять эта музыка и опять эта картина. Кончилась пластинка, Док налил еще виски и задумался — не поставить ли Бранденбургский концерт. Это собьет с него меланхолию, в которую он погружался. А что, собственно, плохого в меланхолии? Даже приятно. «Я могу ставить, что хочу, — сказал он громко, — могу поставить „Лунный свет“ и „Девушку с волосами цвета льна“. Я свободный человек».
Он еще налил виски и выпил. И остановился на «Лунной сонате». В окно он видел, как мигала неоновая вывеска на «Ла Иде», как загорелся фонарь перед «Медвежьим стягом».
Огромные коричневые жуки тучей ринулись на огонь и сразу же попадали на землю, дергая в воздухе ножками и шевеля усами. Вдоль сточной канавы прогуливалась в одиночестве кошка, ища приключений. И недоумевала, куда могли подеваться коты, так скрашивающие жизнь днем и превращающие ее в ад ночью.
Мистер Мэллой выполз на четвереньках из котла взглянуть, не идут ли гости к Доку. В Королевской ночлежке парни сидели как на иголках и не спускали глаз с черных стрелок будильника.
