Я допила чай, отложила себе на утро неприкосновенный запас еды и, постелив на стол лист бумаги, высыпала на него содержимое второй вазы.
Бумажный хлам, пара прищепок, окаменевшая ириска, три английские булавки, наперсток — вот и все. Ключа не было.
Ящики буфета: результат прежний. Ключ не обнаружен.
Я огляделась. Ящик стола. Большой шкаф, стоявший в нише справа от камина. Еще две вазы на каминной полке и сотня всяких других мест, где можно спрятать маленький ключик. А еще есть задняя часть дома и спальни.
Это могло потерпеть. Во всяком случае, у меня появилось сильное подозрение, что бабушка увезла ключ с собой в Стратбег и совсем про него забыла. Такую мелочь она могла засунуть в какой-нибудь карман своей огромной сумки, которую она называла дамской сумочкой и где лежало все, начиная с кошелька и необходимых документов, как-то: продовольственные карточки и удостоверение личности, и кончая ее таблетками, очками, вязанием, молитвенником и прочими необходимыми ей вещами.
Я взяла свой портплед и открыла дверь напротив камина, которая выходила на крутую внутреннюю лесенку.
Мои шаги гулко отдавались на непокрытых ковром досках. Наверху была небольшая площадка, где стояли любимые бабушкины часы: небольшие, в длинном футляре, как раз такие, которые и называют «бабушкиными часами». Я помнила их благозвучный звон, перемежавший долгие дни моего детства. «Надо их завести, прежде чем лягу спать», — подумала я.
Моя комната, конечно, тоже уменьшилась. Два шага от двери до железной кровати, стоявшей у стены. Три от кровати до окошка, утопленного в нише под скатом потолка. Трудно поверить, что когда-то мы делили эту комнатку с мамой. Это была ее спальня, пока не появилась тетя Бетси: тогда я переехала к маме, а бабушка, поселив тетю Бетси в большую из двух передних комнат, заняла мою маленькую заднюю комнатку.
Я поставила портплед и подошла к окну. Мне пришлось нагнуться, чтобы взглянуть в него. В нише стоял табурет, я встала на него на колени, открыла окно и выглянула наружу.
За садом с буйными зарослями розовых кустов ничего не изменилось. Ручей, в этом месте широкий и спокойный, убегал под мостик. Ивы и шиповник, аронник и калужница, тихое воркование вяхиря в вязах.
Кто-то шел по мосту к воротам сада.
Я хорошо знала эту женщину: это была моя крестная и мамина подруга миссис Паскоу, которая часто помогала в Холле, когда там были гости. Я подумала, что она чуть старше Лилиас и приближается к пятидесяти; основательная спокойная женщина, которая никогда не суетилась и не поднимала шума — ценное качество для нервной работы на переполненной кухне.
