Пресвятая Дева Одиночества | страница 12



Моя рука, словно пружина, метнулась ко второму ящику, но там оказалось всего две тетради, конечно же, в прекрасных переплетах. Я подумала, что, если поискать, возможно, найдутся и другие. В конце концов, когда это мужья знали, где что хранят их жены? Я открыла тетрадь наугад, мне нужно было взглянуть на ее почерк. Писатели — единственные существа на земле, которые по сей день позволяют себе роскошь в виде перьевых ручек, или авторучек, как мы их в свое время называли. Управляющие крупных компаний и министры тоже ими пользуются, но только для подписи, они ведь ничего не сочиняют, а потому «Монблан» или «Уотермэн» большую часть времени отдыхают. Простые же смертные вроде меня пишут обычными пластмассовыми шариковыми ручками, у нас нет времени на столь утонченные вещи, как чернила и тем более чернильницы.

Удлиненные, заостренные буквы, почерк твердый, почти мужской. Я начала читать и тут же поняла, как трудно будет разобраться в ее тетрадях. Короткие бессвязные фразы: то ли диалог двух персонажей, то ли способ изъяснения Памелы Хоторн, то ли высказывания самой К.Л.Авилы, скрывающей навязчивые идеи за невинной обложкой литературного дневника.

«Уильям Блейк говорил, что единственный путь к мудрости — пресыщение, а уж он-то в этом разбирался!»

«Ну, если Блейк говорил…»


— Наконец? Наконец нормальная жизнь, наконец стабильность, наконец отец для ее сына, наконец — оставить позади все, что было! Вполне понятное посвящение, — убеждает меня писатель, отхлебывая виски из стакана с ледяной крошкой.

Беседовать с ним совсем не то, что с Томасом Рохасом. Ни капли официальности, все очень вольно: обстановка дома, одежда, манера обращения, растрепанные волосы, одна прядь постоянно падает на лоб, грязные стаканы на кухне, переполненные пепельницы среди вороха бумаг и книг, раскиданных по полу в гостиной. Здесь я могу курить.

— Как бы ты оценил их отношения?

«Ты» — не моя идея, во время работы я стараюсь придерживаться нейтрального тона протоколов; он перешел на «ты» сразу, как только открыл на мой звонок дверь своей маленькой, отнюдь не роскошной квартиры в центре, напротив Парке Форесталь. Листьев на земле еще нет, но лето уже крадет у осени драгоценную позолоту, придавая парку какой-то опустошенный вид, превращая его в пыльное, сухое облако. И мне вдруг кажется нереальным, что я сижу в этой уютной гостиной напротив Мартина Робледо Санчеса, на мой взгляд, лучшего из наших писателей.