— Вот и ладно. — Снегирев отключился и, убрав трубку в карман куртки, принялся собираться.
Через минуту он уже бодро шагал на стоянку и в душе поздравлял себя, что догадался одеться потеплее — вчерашняя оттепель обернулась арктическим холодом, было ветрено, неуютно и очень скользко. За ночь «мышастая» обросла ледовой коростой, и, включив обогреватель на всю катушку, Снегирев начал скребком сражаться со стихией.
Наконец лобовое стекло оттаяло и прояснилось, салон нагрелся, и, плавно тронувшись с места, «Нива» покатила к Неве.
Даже и на четырех ведущих езда удовольствия не доставляла. Проезжая часть представляла собой натуральный каток, на перекрестках общались, большей частью по матери, неразминувшиеся, а в Лахте на гаишном КПП менты играли в казаки-разбойники — шмонали все машины подряд, видимо надеясь, что количество перейдет в качество. Причем творили беспредел крайне непрофессионально, без зеркал, позволяющих взглянуть под порожек. Глянув на убогие ухищрения борцов с преступностью, Снегирев покачал головой: «Какая держава, такие и стражи».
Когда дошел черед до него самого, он с легким сердцем представил машину к досмотру. Как гласит народная мудрость, в автомобиле киллера фиг ли что найдешь.
Наконец, преодолев непогоду, скользкую дорогу и все прочее, Снегирев миновал указатель «Лисий Нос» и, ломая хрусталь наледи, двинулся вдоль обшарпанных деревянных строений. Тявкали собаки, дымы над крышами стояли столбом — к морозу, а кое-где воображение поражали дворцы новых русских. Вечерело.
Оставив «Ниву» под загоревшимся фонарем, Снегирев свернул в проселок, но прежде чем толкнуть калитку в давно не крашенном заборе, он приложил к губам свисток. Звук его был не слышен, но злобное рычание во дворе сразу же смолкло. Огромный исландский волкодав принялся дружелюбно делать хвостом отмашку — проходите, не трону.
Потрепав его по загривку, Снегирев поднялся по бетонному пандусу в дом и сразу же учуял, что сковородка грохотала не зря — в воздухе благоухало жаренными с капустой свиными ребрышками.
В гостиной запах сделался еще гуще, и, заметив вошедшего, Резников заулыбался:
— Ну что, будете?
Сам он уже поел и, прихлебывая чай, лазил ложечкой в малиновое варенье. Как и все много пережившие люди, он был хорошим психологом и серьезные разговоры начинал издалека.
— Обязательно буду. — Снегирев молча прикончил предложенное, выпил, правда без потогонного, чаю и посмотрел на кормильца выжидающе: мол, о чем пойдет речь-то?
