, смерть двух, остается три». А позже воспользовалась глаголом: «Берешь три, умирает один, остается два».
У всех остальных происходило нечто похожее. Но никто из шимпанзе не говорил о Венделмансе или о том, что должно с ним случиться. И никто из них не задавал вопросов о смерти в открытую. Насколько мы могли судить, весь этот комплекс понятий сместился у них в область метафорических изысканий, что само по себе уже свидетельствовало об одержимости навязчивой идеей. Как большинство одержимых, они пытались скрыть то, что волнует их сильнее всего, и, очевидно, думали, что это им неплохо удается. Не их вина, что мы догадывались об их мыслях. В конце концов — и нам иногда приходилось напоминать себе об этом — они всего лишь шимпанзе.
Они начали проводить в дальнем конце дубовой рощи, где протекает небольшой ручей, какие-то сходки. Говорят по большей части Лео и Гримски, а остальные собираются вокруг и сидят очень тихо, внимая им. Участвуют в каждом из таких собраний от десяти до двадцати шимпанзе. Нам не удалось узнать, что они обсуждают, но мы, разумеется, могли догадаться. Когда кто-то из нас приближается, шимпанзе тут же разбиваются на несколько отдельных групп и принимают совершенно невинный вид. «Мы просто так, босс, погулять вышли».
Чарли Дамиано хочет установить в роще аппаратуру для слежки. Но как можно подслушать группу существ, если они разговаривают только на языке жестов? Камеру спрятать гораздо труднее, чем микрофон.
Мы пытаемся наблюдать за ними в бинокли, но то немногое, что удается заметить и понять, только прибавляет нам вопросов. Знаки «внутреннего» языка, которыми они пользуются на своих сходках, стали еще более запутанными и невразумительными. Словно они говорят, прибегая к какой-то варварской латыни, или речь их полна двусмысленностей, или у них выработался какой-то новый вариант «внутреннего» языка.
Завтра прибудут двое специалистов, которые должны установить в роще телекамеры.
Вчера вечером умер Венделманс. По словам Джуди, которая звонила Дэви Йосту, он не сильно страдал и скончался спокойно. Сразу после завтрака мы сообщили об этом нашим альфам. Никаких эвфемизмов, голый факт. Рамона заскулила, и вид у нее был такой, словно она вот-вот заплачет. Но она оказалась единственной, кто не сдержал своих чувств. Лео долго и внимательно смотрел на меня — я почти уверен, с состраданием, — потом подошел и крепко обнял. Гримски отступил в сторону и принялся разговаривать сам с собой на новом языке жестов.
