— Убийцы!
Ланнек почувствовал нечто вроде угрызений совести.
Нет, пора кончать. Он и сам уже не уверен, какое решение примет через минуту.
Если в часы дремоты у него почти всегда наслаивались друг на друга два пласта мыслей: один — относящийся ко сну, другой — к яви, то теперь он непроизвольно жил как бы в двух разных планах.
Глаза его не отрывались от «Франсуазы», и судном своим он управлял с несокрушимым хладнокровием.
А в другом уголке его мозга гвоздил вопрос: «Кто мог ей это сказать?»
В конце концов во всем виноват тот неизвестный, который наплел Матильде, будто муж намерен перепродать корабль и не возвращаться во Францию.
Разумеется, это чушь! Такое Ланнеку и в голову не приходило. Но ведь жена не сама выдумала…
Кто? Не шутник ли, предсказавший ему, что «Гром небесный» не придет в порт?
Ланнек поочередно брал на подозрение всех окружающих: Муанара, г-на Жиля, радиста, боцмана, даже Кампуа.
Не забыл ни мамашу Питар, ни Оскара, который…
— Есть! — крикнул снизу Муанар.
Маневр Ланнек осуществил с точностью, так сказать, до сантиметра. Широко расставив короткие ноги, вцепившись руками в штурвал, он не шевелился, и только взгляд его стал еще напряженней.
— Малый ход! — скомандовал он в переговорную трубу.
«Гром небесный» подошел к «Франсуазе» так близко, как ни разу еще не подходил. У каждого, кто был на палубе, стеснилось дыхание и защемило в груди.
Один порыв ветра, и толчея бросит суда друг на друга.
Все, что происходило на траулере, было видно теперь до мельчайших подробностей.
— Их пятнадцать, — подсчитал Кампуа. — А должно быть двадцать восемь.
Пятнадцать человек, ожидающих, что им бросят трос, и, возможно, уже потерявших надежду! Они тоже дрожали — им-то горячий кофе утром не выдали, и Ланнек заметил, как один из них жадно глотал спиртное прямо из горлышка.
— Пошел!
Конец, как кнут, прочертил в воздухе кривую и шлепнулся на палубу траулера. Рыбаки чуть ли не ползком приняли его, выбрали и закрепили потравленный трос.
— Господи, благослови! — прошептал Ланнек.
Он не был ни религиозен, ни суеверен, а просто соблюдал старинный морской обычай. Потом обернулся, проверил, нормально ли вытравливается буксир, и увидел в иллюминаторе прильнувшую к стеклу жену.
Она заходилась в крике, одна-одинешенька в штурманской, откуда наружу не вырывался ни один звук.
— Малый вперед! — бросил Ланнек в переговорную трубу.
Матиас, должно быть, почернел у себя внизу от копоти и угольной пыли: он безвыходно провел всю ночь во чреве парохода. Лишь время от времени посылал кого-нибудь из своих справиться, как дела.
