— И… как он действует? Какова продолжительность записывания?
Ирландец почесал затылок.
— Скажем… несколько минут.
— Сколько? — вскричал ошеломленный Рикардо.
— Минут пять. Может, шесть.
— Пять минут! По всей видимости, сеньор, мне кажется, вы совсем не поняли, что мне нужно.
— Почему же, звукоулавливатель… А в чем дело? — Он показал на небольшой рупор, выходящий из угла устройства. — Что вы беспокоитесь? Вы приближаете рот в десяти сантиметрах от входного отверстия. Не дальше. Подойдите поближе. Я объясню вам принцип действия.
Вакаресса раздраженно замотал головой:
— Нет. Не стоит.
— Успокойтесь, это очень просто. Достаточно…
— Я сказал: нет. Бесполезно. Я не это искал.
— Теперь я вас не понимаю. Вам был нужен звукоулавливатель?
— Оставим это. Примите мои извинения за то, что оторвал вас от дела. Adios, сеньор.
Тот попытался удержать его за руку:
— Может, вас не устраивает цена…
— Нет.
Рикардо произнес это таким непоколебимым тоном, что ирландец быстро попятился.
— Ну что ж, — проблеял он. — Я вам не навязываю…
Необычно прозрачное небо отражалось в это утро на поверхности воды. Солнце запуталось в кустарниках, будоражащие запахи земли переполняли воздух. Весна окончательно обосновалась в парках Палермо.
Рикардо пригласил Флору посидеть прямо на траве лужайки.
— Я предпочитаю стоять. Если слова твои мне не понравятся, я всегда могу убежать.
Он никогда и не предполагал, что за столь короткий срок черты молодой женщины могли измениться до такой степени. Ее осунувшееся лицо выдавало внутреннее напряжение, о котором он ни разу не подозревал. Прошло-то всего полчаса с тех пор, как он предложил поговорить с ней в открытую. «В открытую? — с раздраженной улыбкой повторила она. — Когда кто-то из молодой пары начинает с таких слов, не жди ничего хорошего». Он предпочел увести ее сюда, в парк, наивно полагая, что на свежем воздухе неприятности менее заметны. Достаточно было взглянуть на ее опустившееся лицо, чтобы понять его заблуждение.
Он глубоко вздохнул. Хватит с него недомолвок.
«Вы пришлись мне по душе, а Флору я люблю больше всех на свете. Она мой ребенок. Моя дочка».
Слова, произнесенные двумя днями раньше Марсело де Мендосой, озадачили его и воздвигли между ним и Флорой непреодолимое препятствие.
— Ну, — нетерпеливо спросила она, скрестив на груди руки, — это так трудно?
Он решился:
— Я не могу жениться на тебе, Флора. Не надо… Лицо ее застыло.
— Ты сказал: «Не надо…» — спокойно повторила она. — Могу я знать смысл этого утверждения?
