— Учитывая это, я нахожу, что герцог поступил очень благородно, решив назначить Маргарет пожизненную пенсию, равную половине годовой ренты, причитавшейся Яну. Жест этот свидетельствует об уважении и осмотрительности.
— На меня произвел впечатление не сам жест, — заметил Петрус. — Герцог всегда покровительствовал искусству и художникам, но меня удивила его поспешность. Он даже не стал дожидаться похорон, а сразу поставил Маргарет в известность.
— Это является доказательством его уважения к нашему другу.
— Бесспорно. Поступи герцог по-другому, о нем подумали бы плохо, ведь все знали, как он относился к Ван Эйку.
— Да, он был щедр. Известно ли тебе, сколько он платил Яну за одну только оказанную услугу? Триста шестьдесят ливров!
— Сумма приличная. Но о какой услуге вы говорите?
Кампен озадаченно вздернул брови:
— Откуда я знаю? Поручения, поездки, переговоры… По правде говоря, наш друг был довольно скрытен… Я никогда не мог ничего из него вытянуть. Он лишь в общих чертах рассказал мне о путешествии по Португалии, которое совершил лет десять назад, о пребывании в замке Авиз и о написанном им портрете инфанты. Как видишь, здесь нет тайн.
— Но вы наверняка знаете больше, чем мы… — Не сделав паузы, Петрус тотчас задал вопрос: — Вы верите в эту историю с ядом?
— Что тебе ответить? Сам врач, похоже, не верит в нее.
— А если представить, что такое случилось…
— Это изменит что-нибудь?
— Это же будет трагедия! Чудовищная!
— Мой молодой друг, тебе следовало бы знать, что сама смерть — уже трагедия. Не важно, от чего она произошла.
— Извините, но я с вами не согласен. Для меня непереносима мысль, что Ван Эйк мог быть убит.
— А для меня непереносим его уход! Его отсутствие, к которому трудно привыкать. Что до остального…
Петрус Кристус встал с табурета и подошел к окну. Судя по всему, аргументы Кампена не удовлетворили его.
— Тебя ничто не поразило во время разговора с капитаном?
Петрус резко повернулся:
— Нет. Я ничего не заметил.
— Он сказал то, что показалось мне очень важным: «Любопытно, но ни одна дверь в доме не взломана».
— Да. И что из этого следует?
— Послушай, мой дорогой Петрус, тебе разве не понятно, что такое замечание более чудовищно, чем предположение об отравлении?
— Продолжайте, пожалуйста.
— Если отбросить возможность проникновения снаружи, остается единственный вывод: только один из присутствовавших вчера вечером мог напасть на молодого Яна и, возможно, убить Ван Эйка.
* * *
Ян никак не мог уснуть. Очень болела голова. Невыносимо болела. От этого даже трудно было дышать. За что такие муки? Где сейчас Ван Эйк? Его останки покоились в соседней комнате, но самого его там не было. Осталась лишь оболочка воскового цвета, брошенная на кровать. Оболочка холодная, в которой угадывалось небытие. Но где же Ван Эйк? Куда уходят умершие люди? «На небо, — говорила Кателина. — Их уносят ангелы. К Богу. Оттуда, сверху, они видят, как нам их не хватает, чувствуют нашу непереносимую боль, они вернулись бы, чтобы утешить нас. А потом вознеслись бы обратно».
