— Молчи! Ну? Курил?
— Да, — сказал Валько.
— Ну, так бы и сказал, — с неожиданной легкостью принял его признание дед Олег Егорович. — Курить, конечно, вредно. И лучше не надо. Но если захочешь — спроси, таскать не надо. Понял?
— Понял.
— О, чему ребенка учит! — удивилась бабка.
— Да я больше и не буду. Я не хочу, — сказал Валько.
Видимо, деду Олегу Егоровичу то, что Валько курит, показалось признаком его нормальности и мужественности. Возможно, он, как и Маша, стал надеяться, что все еще выправится, наладится...
Была медкомиссия. За отсутствием специальных кабинетов, осматривали в актовом зале: поставили несколько столов, накрыли белым, надо было ходить по очереди от врача к врачу. Один осматривал глаза, другой зубы, третий слушал грудь, четвертый просил спустить трусы.
Валько хотел незаметно уйти из школы, но не получилось. В вестибюле нянечка терла полы, крикнула;
— Куда?! Стой, пока домою!
Валько не смог стоять. Сейчас могут выйти директор или кто-то из учителей. Обратят внимание. Заподозрят.
Он вернулся — готовый ко всему.
Осмотрели глаза, зубы. Попросили спустить трусы. Валько приспустил до паха.
— Да ниже! Еще нет ничего, а уже стесняются! — сказала врачиха.
Валько спустил ниже. Врачиха мельком глянула и хотела уже что-то записать, но метнулась взглядом обратно.
— Это что такое?
И полезла холодными руками.
Валько закрыл глаза.
— Валерий Леонидович! — послышался голос женщины.
Врачи что-то тихо говорили. Потом громче. Еще громче — ему.
— А? — Валько открыл глаза.
— Иди, иди.
— Спасибо...
Бабку с дедом вызвали в школу.
Они были там долго и вернулись с руганью.
— Надо было вежливо, а не орать! — упрекала бабка Олега Егоровича.
— А я невежливо? Я нормально! Не ихое сучье дело! У нас советская школа! Я им крокодила приведу — будут учить! Им за это деньги плотют! Врать они мне будут: детей он испортит! Чем это?
— Они не так сказали, они сказали, что у детей будет это самое... Лишний интерес насчет половых вопросов! — оправдала бабка учителей, но тут же и обвинила: — Оглоеды, в самом деле! Будто у них и так интереса нет!
— Вот именно! — подхватил дед Олег Егорович. — Да они уже знают побольше нашего! А то и умеют! Ничего, — обратился он к Валько, как всегда, не называя по имени, — будешь учиться, как учился. А если кто чего, скажешь мне, я с ними разберусь!
Это «если кто чего» началось быстро. Неизвестно, кто пустил слух, вряд ли это было сделано нарочно. Просто у учителей тоже есть дети и они обсуждали при них свои дела и мысли непринужденно, как и все родители в советскую эпоху, при этом их существование было по определению двулично: не все скажешь, не все обсудишь в коллективе, дома же можно отвести душу; дети быстро понимали, что родители постоянно чем-то унижены, и лишались по отношению к ним почтительности: униженным сочувствуют, но их не уважают.
