Мойра вздохнула с облегчением, когда впереди показались шпили Ковхауса, уходившие высоко в туманное небо. Особняк и в самом деле напоминал готическую громаду. Узкие остроконечные окна, поросший мхом камень и пара контрфорсов* (* Контрфорс (архит.) — подпорка.) дополняли впечатление древности. Почва вокруг дома была настолько влажной и низко расположенной, что напоминала ров, однако моста не было, просто подъездная дорога искусно переходила в сооруженную человеком насыпь, обеспечивавшую беспрепятственный въезд экипажей. На Хартли место произвело неприятное впечатление, но леди Крифф не скрывала восторга.
— О, если бы я знала, что здесь так мило, я бы поселилась в Ковхаусе, когда кузина Вера пригласила нас жить с ней.
Хартли удивился. Почему леди Марчбэнк должна была пригласить леди Крифф и Дэвида жить в ее доме, когда у них было свое имение?
— Вы хоите сказать, что она пригласила вас после смерти мужа?
Она испуганно смотрела на него, не понимая.
— Да, именно это я и хотела сказать, — вдруг спохватилась леди Крифф.
— Она хотела, чтобы вы и Дэвид жили с ней?
— Да. Дэвид был тогда совсем ребенок, да и я была моложе. У Дэвида есть дядя, он же его официальный опекун. Он смог бы присмотреть за Пентвортом. Кузина Вера считала, что нам неплохо переменить на время обстановку. Я не имела в виду постоянное местожительства.
— Понятно. — «Хотя она сказала „жить“ именно в смысле на постоянное местожительство», — подумал Хартли.
Мойра была рад, когда экипаж остановился и грум спрыгнул со своего места, чтобы открыть дверцы и помочь им выйти. За ним спрыгнул и Джонатон.
— Клянусь Богом, это было нечто! Кучер разрешил мне править — он тоже придерживал поводья, но правил я сам.
— Лучше сними пальто мистера Хартли, пока мы не вошли, — сказала Мойра.
Джонатон повиновался и взял корзинку. Леди Марчбэнк уже ждала их — она сама вышла встречать гостей. Мойра тщетно пыталась вспомнить эту родственницу. У нее были сведения, что лет пятнадцать тому назад кузина навещала ее родителей, но в ту пору к ним часто приезжали родные. Внешность леди Марчбэнк ни о чем не говорила девушке: высокая сухопарая пожилая дама в старомодном кружевном чепце казалась совсем чужой. У нее был большой нос, совсем как у Джонатона, но для женщины он был слишком велик. В серых глазах стояли слезы.
Она заключила Мойру в объятия и расцеловала в обе щеки.
— Красавица! Ты стала настоящей красавицей! Я это предвидела, когда ты была еще маленькой.
