Брендон продолжал смотреть на Жаима.
– Может, я и сумею уговорить вашего капитана, – сказал он. – Я заметил, что она знакома с Уланшу. Когда она тренируется?
– Только со мной, – ответил Жаим. – Она довольно тяжела – их кости толще наших, и мускулы у нее тоже немалые.
Марим театрально вздрогнула.
– Не советую упражняться с ней – она сломает тебе руку, даже не заметив. Жаим единственный может с ней совладать.
– «Их»? – переспросил Осри.
Ему никто не ответил. Марим потянулась и пошла выбрать себе еще что-нибудь выпить. Жаим встал и вышел.
Подождав еще минуту, Брендон тоже поднялся. Осри вышел за ним следом.
– Чьи это «их»? – повторил он свой вопрос. Брендон с отсутствующим видом оглянулся.
– Должарианцев, – ответил он.
* * *
Себастьян Омилов поерзал на месте, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее на маленьком откидном сиденье у стены камбуза. Монтроз, наконец, разрешил ему свободно перемещаться по кораблю с единственным условием; он немедленно вернется в лазарет при малейших симптомах простуды.
Не успел он сделать и двух шагов за дверь лазарета, как наткнулся на поджидавшего его в коридоре Осри. Воровато оглядываясь по сторонам, сын привел его сюда. Только заперев за собой дверь, Осри открыл рот.
– Не думаю, чтобы Монтроз нас здесь подслушивал – он сам обычно шпионит за всеми отсюда. – Он ткнул пальцем в монитор. – Папа, капитан этого корабля – должарианка, и Эренарху это известно.
– Мне тоже, – пробормотал Омилов и тут же увидел отразившееся на лице сына изумление. – Я узнал ее произношение. Брендон, возможно, тоже; не забывай: он провел много времени с Анарисом, сыном Эсабиана.
– Я помню, – ответил Осри бесцветным голосом.
– Я не говорил об этом с Брендоном, – продолжал Омилов, бездумно пробегая пальцами по пульту Монтроза. – Собственно, я его почти не видел, и все его посещения проходили в присутствии врача.
Намек был совершенно прозрачен, но щеки Осри почти не порозовели.
– Я с ним поссорился, – признался он. – Я потребовал, чтобы он что-то делал сам или позволил командовать мне. – Осри поднял взгляд. – Я не забываю, что он бросил свою семью – и все, что для нас свято, – для того, чтобы присоединиться к этим самым рифтерам еще до того, как началось нападение должарианцев.
«Вот почему он не может говорить со мной наедине; вряд ли он вообще склонен кому-либо исповедоваться».
– Он избегает меня, – продолжал Осри. – Когда я сплю, он напивается в кают-компании. Когда я работаю, он забавляется с компьютером у нас в кубрике или режется в фалангу с этими рифтерами.
