— Вы едите, как un passero! — проворчала Саландрия, убирая со стола почти полную тарелку Даниэллы.
— Un passero? — Девушка выразительно посмотрела на Карло.
— Она имеет в виду такую маленькую коричневую птичку. Как сказать это по-английски?
— Воробей?
— Воробей, — его глаза сияли от удовольствия.
Карло поднял бокал вина и посмотрел сквозь него на Даниэллу:
— Саландрия очень недовольна. Она будет оскорблена до глубины души, если вы в скором времени не станете упитанной, как поросенок.
— Но все было очень вкусно! — Даниэлла повернулась к пожилой женщине. — Дело в том, что порция немного велика для меня…
После ужина Анита отправилась спать, а Даниэлла с Карло вновь оказались в гостиной наедине.
Они молча пили кофе, а потом Карло сказал:
— Итак, синьорина, вы едва притронулись к еде, почти не говорили за столом, боялись оторвать взгляд от тарелки… Что вас беспокоит? Перед ужином вы сказали, что вам немного завидно. Почему бы не рассказать мне о своих переживаниях?
Может, я смогу чем-то помочь…
— Я смотрела, как вы с Анитой играете, и видела в ваших глазах безграничную любовь и обожание…
— Разве ребенок рождается не для того, чтобы его любили?
— К сожалению, так бывает отнюдь не всегда.
Иногда дети растут, не чувствуя любви родителей.
— Вы были несчастливы в детстве, Даниэлла?
Нежность, прозвучавшая в его словах, окончательно смутила девушку. Ни разу в жизни ей еще не приходилось обсуждать свои — увы, отнюдь не безоблачные — детские воспоминания с кем бы то ни было, а тем более с привлекательным мужчиной!
— Мама была самым любящим человеком на свете! — наконец ответила она, обхватив тонкими изящными пальцами колени. — А вот отец…
— Вы не близки друг с другом, я правильно понял?
— Да. Я помню, как он однажды сказал мне, что всю жизнь мечтал о сыне — и теперь жалеет, что вместо мальчика родилась я, что ему очень не хотелось забирать меня из роддома, но мама настояла. И имя мое скорее подходит для мальчика, чем для девочки…
— Возможно, он пошутил?
— Нет. Отец полностью отдавал себе отчет в том, что и кому говорит. А после смерти мамы он окончательно развеял все мои иллюзии — посадил меня рядом и сказал, что нам придется терпеть друг друга до моего восемнадцатилетия, потому что он обещал любимой жене позаботиться обо мне.
