Улочки пропитаны смрадом. Зловоние — от открытых сточных канав. Здесь полно больных. Тяжело видеть изможденные, нездоровые лица и глаза, в которых нет надежды. Бидонвиль изобилует рахитичными детьми, немощными стариками, бродячими собаками и полицейскими.
Макилви утверждает, что изучать меланезийцев в городе — пустое занятие, — «тут они все выродились». Вероятно, он прав: только деятельная связь с природой и придает человеку его человеческий характер.
Мне повезло. Епископ Ламбрини собрался проведать в Канакипе тамошнего миссионера и пригласил меня…
Ламбрини — небольшого роста, щуплый человечек с мягкими движениями и убедительной речью. Тонкие черты лица придают ему сходство с папой Иоанном VI, каким я запомнил его по портрету, унаследованному Анной-Марией от своей набожной матери.
Еще при знакомстве с его преосвященством я признался, что я неверующий. Он взглянул насмешливо: «Неверующий — не атеист. Чистого атеизма вообще не существует. Это всегда социальный или духовный протест. Мораль без высшей идеи невозможна…»
В Канакипу мы отправились верхом. С нами был еще м-р Лэмс, секретарь Ламбрини, прекрасный знаток острова, но молчальник. Божьи слуги хорошо чувствовали себя в седлах, я же был скован и всякий раз, когда трудности дороги вынуждали нас спешиваться, испытывал большое облегчение.
Епископ, одетый в шорты, белоснежную рубашку с длинными рукавами и широкополую шляпу, рассказывал мне о деревьях и кустарниках, их свойствах и использовании в быту. Именно от него я впервые узнал, что банан — не дерево, а многолетняя трава с гипертрофированным корневищем.
Миновали холмистые предгорья, называемые «даунс». Там и сям стали попадаться травяные пальмы, а затем и эвкалипты, похожие на те, что шумели возле кладбища в Маккае.
Воспоминания толкнули меня на дерзость:
— Все мы, ваше преосвященство, играем жалкую роль. Мы приспосабливаемся к среде. Но нам дан разум, чтобы бросать вызов. Чтобы изменять среду — соответственно идеалам. Мне кажется, Иисус Христос вселяет в людей не только надежду, но главным образом ложную надежду. Они думают, что кто-то защитит правду, когда нависнет самая роковая из всех бед, и потому рассчитывают на покаяние, оправдывают себя слабостью, делая подлости. Цивилизация ни к чему не придет и ничего не достигнет, если мы шаг за шагом не станем укоренять мысль, что нет и не может быть иной надежды, кроме ответственности каждого. Правда — правдивый поступок каждого. Правда — действие каждого…
