Для положения старинной русской знати, равно как и для положения духовенства, было очень важно то обстоятельство, что между обоими сословиями было мало связи, не было обычая, как на западе, чтобы члены знатных родов поступали в духовное звание и достигали архиерейства. Митрополит Алексий был сын знатного московского боярина; невольный постриженик Вассиан Косой (князь Патрикеев) показал очень ясно, какие могут быть следствия соединения в одном лице духовного характера с знатностию происхождения, связями и преданиями. Противник Вассиана, Иосиф Волоцкий, человек так называемого благородного происхождения, настаивал на удержании за монастырями деревень именно с тою целию, чтобы можно было постригаться честным людям, которые потом должны были занимать высшие места в иерархии. Деревни остались за монастырями, но то, чего хотел Иосиф, не произошло или было редким явлением. Что касается до белого духовенства, то обязательность брака должна была изначала оказывать большое влияние на его положение: оно получило возможность восполняться из среды самого себя; но было еще другое условие, которое могущественно содействовало обособлению духовенства. Известно, как тяготила правительство малочисленность народонаселения в России, как дорог был вследствие этого человек, и великий князь Василий Димитриевич заключил договор с митрополитом Киприаном, чтобы тот не принимал в свое духовное ведомство, т.е. не ставил в священники, слуг великокняжеских.
Несмотря на некоторые невыгоды своего положения, духовенство в древней России сохраняло важное значение, именно сохраняло характер учительного сословия исключительно. Просвещение заключалось в церковных книгах, и духовенству принадлежало истолкование их. Духовенство было единственным обязательно просвещенным сословием в России: боярин не был даже обязан уметь читать и писать; священник не мог не быть грамотным; дьяк и подьячий были грамотны, но их грамотность служила им только внешним средством для достижения известной цели: тогда как от священника требовалась не одна грамотность, от него требовалась учительность, и никто не отрицал у него права на исключительную учительность. Были нарекания, что русское духовенство недовольно учительно и что ведет себя не так, как следует учителям, но никто не отрицал права учить, никто не заподозревал вообще чистоты учения. Но во второй половине XVII века по поводу исправления книг часть паствы отказывается повиноваться пастырям; авторитет патриарха, патриархов, собора не имеет силы над людьми, которым кажется, что их заставляют молиться не так, как молились предки, они провозглашают, что архиереи и священники учат неправильно и что повиноваться им не следует; некоторые увлечены и отказывают явно в повиновении духовенству, другие, не решаясь на последнее, остаются в недоумении и, не умея решить вопроса, на чьей стороне правда, охладевают к церкви. Таким образом, духовенство приобретает внутренних врагов,
