Сразу стало видно, что собрались сюда на семейное торжество Ветлугиных одни семейные пары. Самым старшим было годам к шестидесяти, а самым младшим – сыну юбиляров с молоденькой женой, обоим синеглазым и русым, красивым, – не больше двадцати пяти лет, что, впрочем, не помешало им завести уже второго ребеночка. Сейчас этот ребеночек – восьмимесячная Настенька – спал где-то в верхних комнатах дачи. Молодых людей звали (нарочно не придумаешь) Ваня и Маша. То есть получалось – Иван да Марья.
И за стол рассаживались все по парам. То ли никто не подумал, как рассадить гостей, то ли такова уж наша укоренившаяся привычка, но около каждого мужа оказалась его собственная жена, за которой ему и предстояло все время ухаживать Из этого следовало единственное преимущество: можно и не особенно ухаживать.
…Я мог бы назвать несколько, так сказать, явлений нашей действительности, которые с возрастом, что ли, сделались не только раздражающими, но, прямо будем говорить, нестерпимыми. Нет, терпишь, конечно, куда же денешься, но все непереносимее и труднее терпеть. Не будем заходить далеко и лишь применительно к застолью, за которым мы оказались, разберем один такой вызывающий досаду обычай – это наши застольные речи.
Вспоминаю серебряную свадьбу моего болгарского друга Димитрия Методива и его жены москвички Наташи. Приглашенных было человек сто. От имени гостей и друзей поздравил «молодожёнов» один оратор, да сам Димитрий поблагодарил гостей и друзей эа то, что пришли. В остальном – кушайте, дорогие гости, пейте, пойте (если хотите), водите мирные и мудрые (по возможности) застольные беседы между собой, но не насилуйте всех зa столом, не терзайте своими длинными, не всегда интересными речами.
Так нет же! Иной еще обидится, что его «обошли» и не дали ему сказать речь, а другой обидится, что о нем не сказали речь.
Я не за то, чтобы совсем не произносить застольных речей, это была бы другая крайность. Я ведь учился в механическом техникуме, я ведь технолог-инструментальщик по первой специальности и знаю, что такое хронометраж. Так вот, я однажды тайком прохронометрировал нормальный, рядовой наш современный банкет, на котором присутствовало около сорока человек. Из ста пятидесяти банкетных минут (два с половиной часа) в течение ста семнадцати минут пришлось держать рюмку в руке и слушать речи и только в течение тридцати трех минут, урывками, есть, пить и разговаривать с соседями. Словно мы боимся оставить обедающих на самих себя, словно мы боимся, что им будет скучно, что они не сумеют сами занять себя без организующего и направляющего начала.
