дивизия. А там наверняка всего лишь дюжина партизан. Где они еще имеют много оружия, так это под Вязьмой и Брянском, где проходили крупные бои».
В том же донесении от 1 июня 1943 года Пономаренко докладывал Сталину, что в Полесье партизанские соединения Федорова, Сабурова, Кожухаря, Мельникова и др. «ввиду хорошего оснащения вооружением и боеприпасами проводят набор-мобилизацию (в отряды) населения любого возраста по районам, находящимся под их влиянием…».
Подчинявшиеся Украинскому штабу партизанского движения крупные (несколько тысяч человек) соединения Сабурова, Федорова и др. имели большое количество оружия и боеприпасов и, отправляясь в очередной рейд, перемещались на сотни и даже тысячи километров. Они могли позволить себе роскошь мобилизации. Ведь в чужом краю, в той же Западной Украине, принудительно призванные в партизаны крестьянские парни (а иной раз, как утверждают немецкие донесения, и девушки), находясь во враждебном окружении населения, сочувствовавшего УПА, редко решались на дезертирство.
Иная ситуация складывалась в белорусских партизанских отрядах, подчинявшихся Пономаренко. Они обычно действовали в пределах одного-двух смежных районов каждый и к тому же испытывали острую нехватку боеприпасов, а порой и винтовок. Мобилизованные находились здесь вблизи от родных мест и при первом удобном случае всегда могли вернуться в свои деревни. Поэтому Пономаренко не был столь активным поборником мобилизации в партизанские отряды, как руководители украинских партизан.
Стремление к массовости партизанских отрядов не исключало того, что кандидаты в «народные мстители» нередко проходили тщательную и иной раз жестокую проверку. К партизанам присоединялись вырвавшиеся из лагерей военнопленные. Порой перед тем, как принять в отряд, их подвергали суровым испытаниям. Бежавший из плена с группой товарищей красноармеец Безруков в письме родителям рассказывал, как их задержали люди, представившиеся полицейскими: «Они, обсудив, выводят нас на расстрел. Приготовляясь к смерти, я попросил разрешения закурить. Закурив, я сказал, что никогда не ожидал, что русский народ будет расстреливать своего брата русского, и крикнул напоследок, что пусть мы погибнем трое за родину, но за нас отомстят. Один из арестовавших нас спросил: «За какую родину, за гитлеровскую или за какую?» Я говорю: «За русскую родину». Когда нас вывели на улицу выполнять решение, т. е. нас расстреливать, оставшийся за командира группы сказал, что – мы партизаны. О, как мы были рады до слез, попали в ту семью, которую мы искали!»
